• Евангелие

• О Церкви

• Назидание

• Учение

• О сайте

• Контакты

• Ссылки

Андре Миллер. "История христианской Церкви"

ВТОРОЙ ТОМ. Глава 22

Реформация во Франции

Реформация во Франции вызывает у нас двойственное чувство. С большим удивлением, радостью и благодарностью к Богу мы взираем, как этот легко возбудимый, но весьма одаренный французский народ принял слово истины так серьезно и так благословенно. Однако с огорчением и болью сердца мы видим также и то, как власть тьмы и сила папской злобы нигде не проявили себя в таком масштабе и так успешно, как в прекрасной, подающей большие надежды Франции.

Здесь рано были объявлены основополагающие принципы Реформации, и ни в какой иной стране не пострадало столько людей в тюрьмах и кровавых бойнях ради торжества евангельской истины, как во Франции. Однако несмотря на долгое терпение и многие страдания, после многих кровопролитных битв, мы находим страну, вновь скованную мрачными цепями папства.

Франция, которая сегодня колеблется, как тростник на ветру, между мрачным римским идолопоклонством и губительным воинствующим атеизмом, подобна футбольному мячу, пинаемому крайне лицемерными священниками с одной стороны и разнузданным духом так называемой свободы - с другой, тогда казалась способной стать главным бастионом истины Божьей. Сотни тысяч, миллионы мужчин, женщин и детей из французского народа, начиная с вальденсов включительно до Кальвина и Фареля, до гугенотов и камисарденов, приняли истину, свидетельствовали о Боге с редчайшей верностью ценою имущества и самой жизни. Богу известны триумфы, которые праздновала во Франции Его истина и благодать, не во внешнем блеске и успехе, но втайне в уединении, в ущельях, в темницах, у столбов пыток. Он так же знает, почему истина в этой стране не одержала явной блестящей победы, почему страна должна была испытать ужасные народные восстания, кро вавые государственные перевороты. Не потому ли, что она отвергла слово Божие и его свидетелей?!

Начало Реформации во Франции

Главное учение реформаторов - учение об оправдании человека через благодать Божью верою - пришло во Францию не из Германии, не из Швейцарии, но возникло в недре самой страны. Уже в 1512 году, как мы видели, профессор Фабер высказывал в Париже чисто реформаторские идеи, и пока этот ученый человек в лекционных аудиториях сеял семена вечной жизни в Сорбонне, его ученик, Вильгельм Фарель, возвещал "новое учение" с неустрашимой смелостью в открытых местах публично перед множеством народа. Другие молодые евангелисты помогали Фарелю, и многие сердца во французской столице приняли истину и обратились прежде, нежели стали говорить о "лютеранской ереси". Однако вскоре на пути благословенного движения в университете и в городе появилось сопротивление и вражда, и когда в 1520 году в Париж доставили протокол лейпцигской дискуссии из Германии, чтобы ортодоксальная Сорбонна могла решить, правоверны ли учения Лютера, Фабер уже два года до этого как бежал из Парижа, и университет признал виттенбергского профессора еретиком, книги которого должны быть сожжены. И, действительно, в апреле 1521 года книги Лютера были публично сожжены в Париже.

С этого года мы видим Фабера и Фареля в Меауксе, куда пригласил их человеколюбивый епископ Вильгельм Брисонет, граф из Монбруна, чтобы они возвестили в его епископатстве новое учение. Брисонет был королевским послом, побывал в Риме дважды, и, возможно, с ним произошло то же, что и с Лютером, который нашел, что "чем ближе Рим, тем поносимое Христос"! Он слышал то тут, то там спасительное новое учение из Парижа и Германии и желал познакомиться с ним, как в благословение себе и своим домашним, так и в благословение его епископства. Он не был, как это, к сожалению, выяснилось впоследствии, реформатором, но был человеком обширных познаний, благородных помыслов и благочестия. Фарель подарил Брисонету открытую Библию, тот исследовал ее и нашел в ней источник живой воды. Его сердце теперь изливалось радостью, и ему страстно захотелось привести свое стадо к потоку жизни. В своих общинах благочестивый епископ нашел церковные кафедры занятыми невежественными францисканскими монахами, тогда как священники прожигали весомые приходы в Париже. Как только мог он, искал выход из этого затруднительного положения и желал провозглашения Евангелия, чем привел в замешательство монахов и священников. Однако он делал и более того, он, высокочтимый во французском дворе, стремился обрести для Евангелия всю Францию, искал для королевской семьи возможность открыть Евангелие и познакомить ее со Словом Божиим.

Французский двор

Людовик Двенадцатый, "отче наш", как звал его народ (его можно также назвать предтечей Реформации; он зачастую выступал против наглых папских притязаний, он даже напечатал монету с надписью: "Регdam Babulons nomen; я еще уничтожу название Вавилон". Он противился преследовать вальденсов и кратко отвечал: "Оставьте их в покое, они лучшие, чем мы, христиане"), умер в 1515 году. От него осталась только дочь, Рене, которая не будь Салического закона (Салический закон (закон салических франков от 5 столетия) лишал дочерей права наследования владений и трона), несомненно, стала бы королевой Франции во благо ее народа, поскольку она веровала в Евангелие. Как супруга герцога из Феррары (в молодости она была обручена с Карлом из Австрии, позднее ставшим знаменитейшим немецким королем Карлом Пятым), она укрывала в Италии верующих; позднее, став вдовой и живя во Франции, она защищала проповедников нового учения и ободряла их.

После смерти Людвига на трон взошел его племянник, герцог из Валоиса, Франц Первый. Он был статным мужчиной, умелым воином и кавалеристом, по-дворцовому нравственен и высоко образован, но в нем недоставало твердой мужской воли, он был весьма не постоянен и предан страстям. Украшением его блестящего двора была его любимая сестра, прелестная, остроумная и высокообразованная Маргарита, соблюдающая себя в чистоте и целомудрии среди развращенных. Мать короля, безнравственная Луиза из Савойи, жила также во дворе, точно для его развращения. Она дала простор здесь трем врагам истины, а именно: неверию, римскому идолопоклонству и безнравственности.

Целомудренная Маргарита с некоторыми дворовыми дамами в уединении читала Слово Божие, которое нашло доступ и в этот двор даже прежде, чем Брисонет из Меаукса открыто передал его. Брисонет и Фабер были рады изъяснять и толковать слово жизни принцессе, и Маргарита обратилась к Господу. "Ее душа полностью растворилась в блаженных чувствах полученной вечной жизни", и ее стихотворения свидетельствуют о счастье ее причастия к числу спасенных детей Божьих, а также о ее переживаниях и страданиях, когда она однажды оказалась несправедливой среди фривольных дворовых. Она пришла к вере в 1521 году; в том самом году во Франции началось гонение на верующих, так что она смогла многих укрыть под свою защиту, организовать им убежище.

Франц Первый, ее брат, для которого обращение его сестры было во многом выгодно, был только мимоходом освещен истиной, как и мать, но только поверхностно, неглубоко. Свобода Евангелия и чистота нравов, которое творит оно, привлекали деспотичного безнравственного брата так же мало, как и исполненную коварства и интриг мать. Сколько Маргарита, которая ранее была всеобщей любимицей двора, почитаемой за ее привлекательность и добродетель, перенесла в этом дворе, известно только Богу; ведь она, несмотря на всю любовь к Господу, была слабой женщиной. Король многие годы напролет обдумывал возможности для умеренных реформ в церкви, поскольку он был явным врагом невежественных и ленивых монахов, и из любви к наукам он призвал в Сорбонну профессоров греческого и еврейского языков, чем весьма послужил исследованию Библии.

В 1525 году в окрестностях Павиа произошла битва против кесаря Карла Пятого, с которым Франц уже долгое время находился в состоянии войны. Битва была для него роковой, так что он потерял страну и свободу. Франц стал пленником немецкого кесаря, который отослал его в Мадрид, там он лежал целый год, полностью сломленный и смертельно больной. Маргарита поспешила к своему любимому брату, благодаря ее заботливому уходу он остался жив. Казалось, что в такой тяжкий час испытания ей удастся спасти его душу. Она читала ему Слово Божие и часто восклицала: "Бог спасает и тело и душу!"

Верная сестра с болью в сердце думала о ее гонимых братьях и сестрах во Франции, которых с каждым годом становилось все больше и больше, но они были жестоко гонимы именно правящей матерью Луизой, кардиналом Дупратом и фанатичным юрисконсультом Бедой (о ком Эразм сказал, что "в нем пребывает более трех тысяч монахов"). Народу было предъявлено обвинение: "Из-за вашей снисходительности к проклятой ереси Лютера и постигло это несчастье всю страну, а король находится в плену." Маргарита надеялась, что ее брата спасет теперь дело Божие, сейчас он был свободен, но связан клятвопреступлением. 14 января 1526 года Франц в Мадриде поклялся перед своими офицерами, что клятву, которую он вскоре после этого должен был дать Карлу Пятому и притом возложить свою руку на Библию, не будет держать. Маргарита ничего об этом не знала.

Франц возвратился на родину в марте 1526 года, куда Маргарита поспешила вперед него. Он не мог быть орудием Божьим. После его возвращения вскоре по всей стране прошли католические вестники, провозглашая, что никто не должен впредь толковать и переводить послания святого Павла, а также другие книги, что не должны печататься книги Лютера, что все книги Священных Писаний должны быть сданы, что все прелаты, пасторы и викары строго запрещали своей пастве хоть в малейшей мере подвергать сомнению католическую веру. Франц при этом чувствовал тяжесть на своем сердце, но не спешил ее удалить, он возвратил лишь несколько ссыльных и освободил нескольких заключенных, например, дворянина Беркуина и высокое духовное лицо Товсаинта. Сердце короля играло с истиной до тех пор, пока он возненавидел ее, спустя пару лет мы видим его выступающим во главе гонителей верующих во Франции.

В это время Франц вознамерился выдать замуж Маргариту за короля Генриха Восьмого, чтобы тем самым обязать Генриха Восьмого выступить против Карла Пятого, а Карл Пятый и сам добивался руки благочестивой Маргариты. Однако Маргарита не отдала своей руки ни одному из них, выйдя позднее замуж за короля Генриха из Наварры, который обещал ей стать заступником угнетенных друзей Евангелия.

Дело в Мио

Между тем, епископ Брисонет и другие, как Микаэль из Аренды, Франц Фатабле, благочестивый Ройзель, включая Фареля и Фабера, были вызваны в Мио, чтобы дискутировать по словам: "Для спасения необходимо единственно слово Божие". Потому требованием этих мужей, как и требованием Виклифа в Англии и Лютера в Германии являлось то, что необходимо дать Священное Писание народу на их родном языке. Фабер 30 октября 1522 года опубликовал французский перевод четырех Евангелий, а 6 ноября вышли другие книги Нового Завета, за ними в 1525 году последовал перевод Псалмов. Народ теперь мог лично сам читать Священные Писания Божии и черпать из источника живой воды. Успех был велик и скор. Вскоре повсеместно можно было видеть перевод Фабера: в семейном кругу, в столовых, на производстве, в местах скопления людей читали Слово Божие, которое вело их от тьмы к свету. Хроника 16 столетия говорит: "Во многих сердцах возникла такая тяга к пути спасения, что все ремесленники, чесальщики шерсти, сукновалы и работники прачечных во время своего труда ничем иным не были заняты, как разговорами о Слове Божием, утешаясь и назидаясь им. Особенно выходные и праздничные дни только этим и были заняты, читали из Священного Писания и познавали благую волю Божью". Брисонет и Фарель смело призывали всех покориться Слову Божьему и строить свою жизнь единственно на нем. Вера возрастала, и с ней увеличивались дела света. Однако монахи и священники смотрели иначе на перемену дел в епархии Мио. Они жаждали, чтобы их архиепископ одним махом покончил с еретическими нововведениями и сохранил святые таинства в церкви. Брисонет испугался, но не уступил. Тогда враги направили свой путь в Париж, и Беда был чрезвычайно счастлив предоставившейся возможности покончить с ересью в Мио. Брисонета вызвали на допрос. Он был в замешательстве, ему угрожала тюрьма, а возможно, и сожжение на костре. Потому этот робкий человек охотно дал себя уговорить пойти на уступки, чтобы сохранить за собой церковь и в ней впредь втайне возвещать истину. Наущения врага, к большому сожалению, имели успех в большей части его общины. В октябре 1523 года он издал официальное сообщение по своей епархии следующего содержания: 1. Ввести вновь открытые молитвы Деве Марии и святым. 2. Никто не должен владеть книгами Лютера, покупать их, хранить у себя и распространять. 3. Фабер и Фарель и их соратники обязаны покинуть епархию.

Как лукаво сердце человеческое, как своенравно и малодушно оно! Такой ревностный, казалось, человек в час испытания пал! Что же мог он чувствовать, глядя на то, как верующие его паствы терпели притеснения, были арестованы и высланы?! Старец Фабер и Розейль обратились к Маргарите, Фарель направился в Швейцарию, другие также искали убежища, бедные же, которые не имели средств бежать, должны были выдержать шторм гонения. Брисонет объединился со злом, чтобы исправить злое, но мы должны уразуметь истину, что чистое не совершает нечистого, но нечистое оскверняет освященное (Аггея 2, 11-14), потому и говорит Господь: "Если извлечешь драгоценное из ничтожного, то будешь как Мои уста." (Иер. 15,19). Брисонет так глубоко впал вновь в старую систему, в тинистое болото заблуждений, что в завещании свою душу поручил Деве Марии и повелел посмертно отслужить по нем 1200 месс.

Новое учение в Меце

Утвержденный церковью епископ в Мио предал свое стадо на растерзание волкам, но Добрый Пастырь восставил лучшего наставника в лице чесальщика шерсти Жана Леклерка. Верующие в Меауксе и дальше собирались в тишине, и Леклерк в их среде чувствовал побуждение бодрствовать над отдельными душами и посещать их. Так он посещал дома верующих и не уставал ободрять их. В этой скромной работе Бог был с ним, но Леклерк пошел гораздо дальше и выступил открыто против развращенного папства. Он назвал папу антихристом и отважился прикрепить в соборной церкви лозунг против него. Смелый чесальщик шерсти предстал перед судом и должен был три дня подряд проходить по улицам города с оголенной спиной под розгами, спина его была располосована до крови. Наконец, на площади ему раскаленным железом выжгли на лбу клеймо. Таким образом, заклейменный еретик был выслан из города и направил свои стопы в Мец. Здесь Леклерк и далее трудился по своему ремеслу и продолжал свидетельствовать сначала в уединении тайно, а затем вновь смело выступил открыто, подвизаясь за истину. Многие, занимающиеся по его ремеслу, были обращены, другие же, уже ранее втайне исповедующие новое учение, пристали к одаренному чесальщику шерсти, и, таким образом, Леклерк стал основателем евангельской общины в Меце, которая позднее стала весьма великой. Вскоре подоспела и помощь.

Один августинский монах и священник, Иоганн Шателайн, пришел в 1524 году в Мец и проповедовал, хотя он оставался священником, о спасающей вере в Иисуса Христа, а из Виттенберга пришел француз Франц Ламберт из Авиньона, бывший францисканский монах, теперь доктор теологии, и, что было неслыханным во Франции и Лотарингии, женатый проповедник. Ламберт, который до этого жил со своими друзьями Лютером и Меланхтоном в Виттенберге и читал лекции, возвратился. Время, однако, еще не настало, чтобы открыто и далее, не как священник, возвещать в церкви новое учение и защищать истину, как того желал Ламберт. Его появление в Меце произвело во многих священниках и монахах и их сторонниках такое волнение, что городской совет был вынужден выпроводить из города ученых. Ламберт снова отправился в Германию и позднее стал профессором теологии в Марбурге, где он упокоился в 1530 году после весьма благословенной деятельности. В Меце истина укреплялась все более и более, находя доступ даже в самые знатные семьи города. Ученый бургомистр, Агриппа из Неттесгейма, сам примкнул к новому учению, а также кавалер из Эша уже долгое время как был обращен. Молодой уважаемый каноник Петр Тоусайнт, уроженец Меца, который благодаря своим блестящим способностям и родственным связям с высокими духовными санами достиг бы видного положения, нашел мир с Богом верою в Иисуса Христа, оставил свой высокий пост, а затем, став верным свидетелем, много и тяжко пострадал.

Первый мученик во Франции

Большая ревность Леклерка об истине однажды уже в Меауксе стоила ему страдания, а теперь в Меце привело его сторонников и его самого к сожжению на костре. Верный чесальщик шерсти ежедневно скорбел духом о слепой одураченной массе горожан Меца, которая упорно и твердо держалась римского идолопоклонства. Он думал, что этой мерзости можно положить конец насилием. Разве для него было достаточно, что сам он держался вдали от этого, разве не повелено было и ему (Исх. 23,24) сокрушить идолы? Когда к тому же наступил церковный праздник, на который тысячи паломников устремились в капеллу, находящуюся поблизости от Меца, чтобы поклониться чудотворным иконам и испросить у них прощение грехов, он проник туда ночью и учинил там такой разгром, что иконы и статуи из дерева и камней, разбитые на куски, были разбросаны по всей капелле. Рано утром на следующий день огромная праздничная процессия под звуками труб с музыкой и знаменами торжественно направилась к капелле. Однако с каким ужасом отпрянули назад священники, несущие впереди процессии благовонные курения, когда они увидели на святом месте такой разгром. С трепетом от ужаса объявили они о совершенном святотатстве. Возмущение и гнев объяли толпу, музыка стихла, знамены поникли. Разъяренная толпа устремилась назад в Мец. Заклейменный еретик из Меаукса, который иконы часто называл идолами, только он и никто другой мог учинить опустошение капеллы и такое святотатство; это знали все. Леклерк же не отрекся от своего дела, он без страха дал схватить себя и остался спокойным во власти разъяренной толпы. Приговор был скор: Леклерк должен был умереть, но только после долгих мучений. Начали с того, что отсекли большой палец на правой руке, затем раскаленными щипцами оторвали ему нос, теми же щипцами прищемляли его руки, так что они были многократно поломаны и раздроблены, ему сожгли грудь. И при всех этих пытках Леклерк оставался счастливым в Господе. Громко и серьезно проговорил он во все уши слова из Псалма 113,12-17, впечатление, которое производили его слова в таких обстоятельствах, было великим. Враги были смущены, друзья укрепились в вере. Однако еретик все еще не был замучен до смерти, тогда его изжарили на медленном огне, а затем сожгли. Жан Леклерк был первым из многих тысяч убиенных во Франции, которые свою веру в Евангелие запечатлели смертью.

Теперь был схвачен и пресвитер Шателайн, его не спасло высокое служебное положение. Ему часто советовали отстать от проповедей ереси, однако, он был "глух, как змея подколодная". Кардинал из Лотарингии лишил его духовного сана, и куском стекла с его пальцев сняли кожу, чтобы этим лишить его силы благословлять и приносить жертву, полученную при его посвящении и помазании на должность священника. Затем в одежде мирянина он был передан во власть гражданского суда, чтобы "святая церковь", как это сделали иудеи перед Пилатом, сама не убивала. Шателайн был заживо сожжен.

Тоусайнт, кавалер из Эша, и многие другие быстро покинули Мец и направились сначала в Базель.

Замученные за пределами Меца

В маленьком городишке Лотарингии, в Сэнт-Гиполите, проповедовал и писал в 1524 году немецкий проповедник Вольфганг Шух, обличая лжеучения католической церкви. Сорбонна отвергла его сочинения как еретические. Его самого объявили хулителем Святого Духа. Тогда герцог из Лотарингии восстал против него, угрожая сжечь город дотла, если они и впредь будут терпеть в своей среде такого еретика, как Шух, с его ересью. Шух встал, пошел в тогдашний стольный город Нанси и сдался властям, так как "пастырь добрый полагает жизнь свою за овец". Его тотчас упрятали в грязную темницу, где он в течение года сносил издевательства со стороны жестоких тюремщиков. 19 августа 1525 года его возвели на костер. Когда ему объявили смертный приговор, он радостно принял его со словами псалмопевца: "Пойдем в дом Господень!" В преданности Богу с большим мужеством при молитве из 50 псалма он принял огненную смерть.

Якоб Паванне, молодой студент теологии из Пикарди, по всей вероятности, пришел к вере через Фареля и возвещал Евангелие в Меауксе, а затем в Париже. В Париже он был схвачен и ему вынесли приговор быть сожженным на костре. Испуганный этим и увлеченный одним из отпавших от веры, Паванне отрекся. Но с этого момента на молодого студента напал тяжкий дух уныния, он безутешно ходил и осуждал сам себя. Он снова был схвачен и брошен в тюрьму, к нему вернулись и прежний мир и прежняя радость во Святом Духе, и он от всего сердца исповедовал свою преданность Христу. Приветливого, добродушного юношу сожгли в Париже на площади Гревплац. Большим благословением для верующих стало то, с какой радостью он пошел и принял смерть.

Один отшельник из Ливри пришел к познанию истины через жителей Меаукса и понял, что "блаженнее давать, нежели принимать". Он прекратил свое попрошайничество и обходил теперь землю, возвещая благую весть о Христе Иисусе. Этот новый необыкновенный евангелист вскоре приобрел известность и уважение, но враги пришли, вытащили его из леса и бросили в тюрьму. Поскольку он мужественно и стойко отстаивал Слово Божие и истину, то был приговорен на медленную огненную смерть и так сожжен.

Один лиценциат права, Вильгельм Джуберт из Ла-Рошели, живший в Париже, в своем кабинете изрек только следующие слова: "Ни Геновева (святой защитник Парижа - прим.), ни Дева Мария не могут меня спасти, меня может спасти единственно Сын Божий". Вскоре он был взят под стражу, и ошеломленный отец, поспешивший из Ла-Рошели в Париж, не смог вырвать из рук врагов своего исполненного непреклонной веры сына. Он предпринимал все, но все было напрасно. 17 февраля 1526 года, в субботу, молодой правовед должен был взойти на телегу, чтобы его привезли к собору Девы Марии. Он должен был здесь на коленях просить прощения перед иконами Марии и Геновевы. Твердый верою Джуберт отказался от этого, поскольку он хотел призывать только имя Господне. Оттуда его доставили на площадь Мауберта, где на виду взволнованного множества народа, который охотно предпочел бы видеть такого прекрасного молодого человека спасенным, сначала вырвали у него язык, затем удушили, а затем и сожгли.

В стране то тут, то там верующих вели на смерть; некоторые исчезали так, что никто не знал, что могло произойти в их жизни.

Из длинного ряда ранних мучеников, запечатлевших свою веру своей собственной кровью, в деле евангелизации во Франции мы упомянем еще только одного благороднейшего отличного ученого, парижанина и дворянина Луиса Берквина из Артуа, которого называли "наиученнейшим из /дворян", и о котором Беца по праву утверждал, что он стал бы Лютером Франции, если бы в ней нашелся второй курфюрст из Саксонии. К сожалению, мы здесь не сможем шаг за шагом проследить за этим мужественным, исполненным верой дворянином, за его благословенными и исполненными страданий свидетельствами о Слове Божием и истине во дворе, среди ученых и среди простого народа (Мерль д'0бине. Кальвин, т. 1, стр. 463 и Греспин "История мученика"). Неоднократно впадал он в руки священников и был близок к смерти. Дважды освобождал его сам король, вырывая из рук кровожадной Иезавели по настоятельным просьбам своей сестры Маргариты. Берквин продолжал словом и пером возвещать Евангелие, переводил сочинения немецких реформаторов, с редчайшим мужеством и ревностной верой подвизался вывести свое отечество из мрака на свет истины. Свирепый юрисконсульт из Сорбонны, Беда, которого Берквин остро задел своим пером (Мерль д'0бине. Кальвин, т. 1 и 2 и "История Реформации 16 столетия", т. 3), пылал яростью на этого дерзкого еретика. Во время отсутствия короля Беде посчастливилось вновь схватить этого благородного дворянина, и на сей раз этот арест был роковым. Берквин был приговорен парламентом к пожизненному заключению, лишенный права иметь посетителей, без права писать и иметь книги. После того, как у него отрезали язык - "орудие, которым он тяжко грешил" - бесчеловечный приговор был изменен, поскольку они боялись даже самого дыхания мощного еретика. Берквина сначала удушили, а затем сожгли. 22 апреля 1529 года прежде, чем он пожелал или смог бы изменить приговор, верный благородный человек на жалкой телеге в окружении военных был доставлен на площадь Гревплац; на такой тяжкий путь он был облачен в праздничную одежду из отцовского дома. Не гордо и не самонадеянно, но в ликующей вере и преданности Богу, со спокойным сияющим лицом, на котором отражался мир с Богом, он шел, как свидетельствует очевидец, навстречу смерти. Он хотел обратиться с последней речью к большой толпе людей, но жалкие твари, которые окружили его, заглушили криками его голос. Палач накинул на его голову веревку, задушил его, и тотчас пылающий огонь пожрал сильное, молодое тело благородного, исполненного веры Берквина. Его огненная смерть громко заговорила во всей Франции, его свидетельство за истину не превратилось в пепел. За ним последовали другие герои веры, и почти в то же самое время, когда Луис Берквин смертью запечатлел свою веру в Господа Спасителя, в Париж вновь возвратился Жан Кальвин и поселился невдалеке от того печального судилищного места.

Година плакатов

Между тем, книги Лютера и Цвингли все больше и больше проникали во Францию и многих людей обращали в истину, повсюду там и тут в стране можно было найти верующих. В Париже в кругу студентов и горожан работал в тишине Кальвин, король же к этому времени из политических соображений вступил в Шмалькальденский союз с Германией, враждебная Луиза из Савойи умерла в 1533 году, и казалось, что для верующих во Франции наступили лучшие времена. Однако французский двор, как и Франц Первый, был двуличен: сегодня дул попутный ветер для врагов Рима, завтра - для Рима. Король и папа Клеменс Седьмой сблизились: сын короля и племянница папы, нечестивая Катарина из Медичи, были помолвлены.

Умеренные из приверженцев нового учения не переставали ждать от французского двора умеренных реформ для церкви, утверждающиеся на Писании взирали гораздо выше короля, они ожидали от Самого Бога мудрости и помощи, и все же мы видим, что они верили в возможность своими руками помочь себе и что их нетерпение к наступлению дней чудовищного гонения. Они справедливо не ожидали помощи от Франца Первого, а так же верно были против противоестественного смешения папы с Евангелием, Один из их среды, Ферет, по их поручению пошел в Швейцарию, чтобы получить совет Фареля, Вирета и Фромента, как должны верующие во Франции противостоять католической церкви. Швейцарцы искренне сочувствовали верующим во Франции и уже доказали им, что идолопоклонство и месса являются мерзостью. Все сошлись во мнении, что Фарель, человек с пламенной речью, должен составить воззвание к французскому народу, которое могло бы быть распространяемо, как крылатое письмо или же афиша. Фарель написал воззвание, а Ферет, отпечатав заблаговременно это воззвание в Невшателе, благополучно возвратился в Париж с кипами афиш. В ночь с 24 на 25 октября 1534 года это воззвание было распространено по всему Парижу, было приклеено в виде плакатов на дверях домов и церквей, во всех публичных местах и в других близлежащих городах. Напечатанный большими буквами плакат гласил: "Действительное положение страшного, великого и невыносимого злоупотребления папской мессы находится в прямом противоречии со святой вечерей нашего Господа, нашего Единственного Посредника и единственного Господа Иисуса Христа." Плакат, напечатанный в таком большом количестве и оформленный броско, не был, как ожидали, молотом в руке Божьей, разбивающим скалу, хотя действие его было очень мощным. Плакат гласил верно, он по своей справедливости указывал на превознесенного Христа, Который Своей Жертвой "навсегда сделал совершенными освящаемых", но поскольку в нем месса называлась богохульным фарсом и громогласно отвергалась просфора, как неугодное Богу бесчинство, то католический народ был так глубоко возмущен, пришел в такую неудержимую ярость, что стал похож на разбушевавшееся роковое море. Король, которому в Блуа этот плакат прикрепили на дверь его комнаты, был вне себя от ярости и поклялся отомстить протестантам смертью и истреблением. Он возвратился в Париж, где парламент уже вел судебное разбирательство против неслыханного бесчинства, и година плакатов стала самой кровопролитнейшей в истории реформации во Франции. Подозрительных вытаскивали из домов, ставили перед судом и отправляли на смерть. Из множества замученных мы упомянем здесь только двоих: купца Ду Бурга, друга Кальвина, и бедного сапожника Бартелеми Мило.

Ду Бург, как закоренелый еретик, был заживо сожжен на площади Ле Галлес. Мило вкусил такую же смерть на площади Гревплац; в случае с ним враги особенно были озабочены тем, чтобы умножить его страдания, но он был исполнен" мира и благодарности к Богу, Который был к нему так милосерден и спас его. Для Мило было великой радостью прославить Бога такой смертью. Раньше он вел такой развратный образ жизни, что все члены тела его атрофировались, но калека еще долгое время жил без Бога и свой природный юмор направлял на то, чтобы высмеивать верующих. Когда он однажды снова сидел у двери и острил в адрес проходящего верующего, тот повернулся к нему и подарил Новый Завет. Мило принял его и ежедневно стал читать эту книгу, и Бог проявил великую милость над несчастным, Он открыл ему в Слове Своего Сына. Мило стал верующим и был верным свидетелем благодати Божией во Христе Иисусе, Который добровольно пострадал и умер за него.

Смертная казнь протестантов, длившаяся порядочное время, простиралась не только на Париж, но и в других городах свидетели умирали мученической смертью. Там и тут во Франции, особенно в Париже, тайные приверженцы нового учения оставляли родину, спасаясь бегством. Маргарита из Наварры в своем замке Нерак была ошеломлена известием о кровавых происшествиях в Париже. Она не одобряла расклеивания плакатов, ее никто об этом даже не спрашивал. Теперь же ей надлежало предстать в Париже перед раска ленным от ярости братом. С ней никаких бедствий не приключилось, разве что с ней обошлись грубо и не деликатно, но для бедного гонимого братства она ничего не смогла сделать, кроме как испросить свободу для троих проповедников нового учения, в том числе Русселя. Удрученная, с кровоточащим сердцем, она поспешила покинуть Париж, когда ей стало известно, что здесь готовится торжественное возмез дие за грех против святой мессы.

21 января 1535 года

К 21 января 1535 года весь Париж украсился к торжественному возмездию, которое Франция воздавала протестантам во свидетельство перед Богом и всем миром за их грех против святой мессы и учения католической церкви. Город был переполнен приезжими, каждый дом, каждая семья принимала участие в празднестве. Поутру великое множество примкнуло к ослепительно пышной процессии, которая в угрюмом молчании и трауре направилась к Нотр-Дам (Собору Парижской Богоматери). Впереди шли ордены и пресвитеры, неся все реликвии, которыми религиозный Париж со многими монастырями по праву мог гордиться, но которых никогда ранее в таком количестве не выносили на обозрение. За ними следовали кардиналы, архиепископы и епископы в своих облачениях, затем шел епископ парижский с освященной просфорой на драгоценной дароносице; он шел под балдахином из красного бархата, который несли наследный принц Франции и три герцога - из Орлеана, Ангулема и Вендомы. Двести высокопоставленных господ из двора шли по обеим сторонам дароносицы. За балдахином шел король с непокрытой головой, босой, с опущенным взором, без украшений и блеска, держа горящий факел в руке. Он шел, как кающийся, однако не за свое прелюбодейство, клятвопреступничество и грехи, но как "наихристианский король" из-за грехов, которые сотворили те еретики из его народа против святой мессы. За королем следовала королева, принцы королевской крови, принцы и принцессы, затем - посланники из чужестранных дворов, французский двор, канцлер, совет, члены парламента в ярко-красных одеяниях, университет, корпорации и гильдии города, граждане, певцы и швейцары. Все шли попарно и несли белые горящие свечи, жильцы домов стояли у своих дверей и при Приближении просфоры поклонялись. В Нотр-Даме просфору поставили на алтарь, и все находящиеся внутри и вне собора воздали ей божественные почести.

Отсюда процессия направилась назад ко дворцу архиепископа, где король держал на троне взволнованную речь и заливался слезами из-за позора и греха его страны против святой мессы и церкви. Он поклялся истребить всех подчиненных, которые не отступят от еретической чумы. Народ плакал вместе с ним.

Вослед за этой богохульной комедией в полдень последовала кровавая трагедия. Якобы для дальнейшего умилостивления Бога надо было замучить с изощренной жестокостью еще несколько еретиков. Шестеро заключенных лютеран перед глазами разъяренной толпы, которая собственными руками растерзала бы их, были зажарены на медленном огне. Над костром была устроена высокая перекладина, и их, как на качелях, то опускали в пламя огня вниз, то поднимали под перекладину вверх, пока их души, как на огненных колесницах, не вознеслись из растерзанных тел в вечное блаженство.

Мерль д'0бине напоминает не напрасно, что в истории народов зачастую знаменательные дни падают на одну и ту же дату, так и французский народ в своей истории испытал частицу мирового суда. Вышеупомянутая мерзость совершилась 21 января 1535 года, а 21 января 1793 года произошла великая кровавая революция. В тот день, как и тогда "в день умилостивления", ярость кровожадного зверя достигла апогея. В тот день Людовик Шестнадцатый возвел на эшафот безвинных миролюбивых и добродушных Бурбонов, истребив прежде тысячи из своего народа. "Путь Твой в море, и стезя Твоя в водах великих, и следы Твои неведомы" (Пс. 76,20).

В Германии были возмущены зверством короля Франции, но тот, стремясь завоевать благосклонность Шмалькальденского союза ради их помощи против Карла Пятого, сказал немецким князьям, что французских протестантов невозможно сравнивать с немецкими, потому что они бунтовщики и зачинщики беспорядков. Да, Франц попытался перетянуть Меланхтона во французский двор, якобы для введения церковных реформ по его совету, но кроткого и сговорчивого магистра Филиппа из Виттенберга не отпустили в западню убийцы.

Благородная Маргарита из Наварры закончила свою неспокойную жизнь сокрушенной, но все же исполненной живой надежды в 1547 году в Беарне. Ее дочь, прекрасная, исполненная веры Иоанна д'Альбер, - одна из величайших женщин в истории, а ее внук, Генрих Четвертый, который, правда, стал католиком, принадлежит к выдающимся королям Франции. Франц Первый умер в 1547 году безутешным и несчастным. В 1535 году он ввел инквизиторский суд, к этому примкнула еще "Chambre ardente" ("Огненная камера") как вторая инстанция; через что, тысячи верных свидетелей Господних были убиты через пытки, меч, виселицы и сожжены в огне. Он так же возобновил гонение на невинных вальденсов, чудовищно преследуя их. Его последние часы были мучительны, но никто из присутствующих не мог утешить его. Так перешел он в вечность, "где червь их не умирает, и огонь не угасает."

Дальнейшее развитие Реформации во Франции

После Франца Первого на престол взошел Генрих Второй, супруг печально известной Катарины из Медичи. Инквизиторскому суду он принес даже больше жертвы, чем его отец. Уже при его вступлении в Париж наряду с состязаниями рыцарей и разными нечестивыми игрищами не было недостатка в кострах, где сжигали еретиков, и король не чурался приближаться к ним, чтобы насладиться предсмертными муками жертв (Хагенбах. Лекции, т. 3, стр. 38). Развратная любовница его отца, Диана из Пуатье, была заклятым врагом нового чистого учения; с жестоким злорадством она притесняла верующих земли, жаждала их крови и мученической смерти, обогащала себя их имуществом и владениями. Другими врагами реформаторов были военачальник и министр Коннетабль из Монморанси и обе главы богатой герцогской семьи из Гвисе, кардинал Карл из Лотарингии и завоеватель из Гале, Франц из Гвисе. Но жестокость и насилие никак не могли остановить продвижение истины, правда, весьма умножилось истребление верующих в Париже, Дижоне, Орлеане и Лионе, но Бог по всей земле приумножал сердца, которые принимали Его верою и были покорны Его воле. К 1550 году мы находим общины верующих реформаторов в Париже, в Меауксе, Пуатье, Анже, Бурже, Блуа, Type, Орлеане и во многих других городах, которые все примыкали к Кальвину, и по истечении пяти последующих лет во Франции насчитывалось где-то 1200 кальвинистских общин численностью около миллиона членов. Их проповедники в 1559 году в Париже смогли даже собраться на земельный синод тихо и мирно. Однако новое учение все же не было популярным, их приверженцы все еще были поносимы и притесняемы. Но как и во дни первых христиан, несмотря на гонения и притеснения, служители кесаря и даже члены его семьи примыкали к поносимой церкви, так было и во Франции.

Уже вышеназванная благородная дочь Маргариты Иоанна д'Альбер, выступила за свою веру с большей верностью и решительностью, чем ее мать. Евангельскую веру исповедовал так же и супруг Иоанны, Антон из Наварры, и его брат, принц Людовик из Конде, оба из герцогского дома Бурбонов, а так же из дома Шатиллон господа из Колиньи, среди которых особенно отличался адмирал Гаспард из Колиньи.

Из французской Швейцарии и Германии французские изгнанники наводнили свою родину Писаниями и Библиями, и дело Божие во Франции в те дни продвигалось величественно. Генрих Второй своим эдиктом дело религии сделал делом парламента, но деятели искусств, ученые, промысловые люди, воины и дворяне читали Слово Божие, и тысячи сердец принимали божественную веру. Священники были в замешательстве и жаловались на парламент, что он бездействует ввиду наступления ереси, но и в парламенте были верующие.

Сенатор Анне Ду Бург

Однажды Генрих Второй появился в парламенте, чтобы держать Lit de justice, дело касалось ереси в стране и искоренения ее. Президент парламента, как и король, предлагал огонь и меч для истребления протестантов, однако совсем иначе думал (на его стороне были многие) племянник канцлера, сенатор Анне Ду Бург, который так же должен был держать речь. Этот видный сенатор говорил смело и прямодушно перед всем парламентом о несправедливости того, что французский двор терпит в своем отечестве прелюбодеев, клятвопреступников и игроков, а верных граждан за их веру чудовищно преследует, ссылает и убивает. Все были смущены, король же впал в ярость и приказал тотчас арестовать дерзкого оратора и посадить в грязную камеру в Бастилии. С ним заодно были арестованы еще пятеро сенаторов. Ду Бург в своем суровом заточении на воде и хлебе воспевал духовные песни и пребывал в молитве. Он составил исповедание веры и отослал в парламент с примечанием, что это его внутренняя суть и что за это он готов пострадать и даже умереть. Король же, который при аресте Ду Бурга высказал свое злорадство быть вскоре свидетелем его смерти, не удостоился такой радости. Он умер спустя четырнадцать дней после ареста Ду Бурга в блистательной игре состязания рыцарей от руки того же Монгомери, который должен был арестовать Ду Бурга и который смертельно ранил его самого на коне: осколок копья сквозь забрало шлема вонзился ему прямо в глаз. Преемник Генриха Второго, его сын Франц Второй, постарался вынести Ду Бургу смертный приговор. Сенатор, однако, нисколько не смалодушествовал, он спокойно выслушал приговор, благодарил Бога за честь умереть мученической смертью, молился за врагов, за судей и заключил свою речь к ним следующими словами: "Прощайте, сенаторы, думайте о том, что я сказал, я же иду на смерть". 20 декабря 1559 года, связанный, под усиленной военной охраной он был доставлен на Гревплац. И теперь его сердце было твердо и спокойно. На виду множества зрителей он громко воскликнул: "Не как вор или убийца, не как злодей, друзья мои, как вы видите, я иду на смерть; видит Бог, я умираю за дело Евангелия." Здесь он вновь воскликнул, пока его палач подводил его к виселице: "Боже мой, не оставь меня, чтобы и я Тебя не оставил!"

Так умер отважный сенатор, смерть которого, как сообщает нам его современник, почти повсеместно была оплакана. Его смерть нанесла католической вере намного больше вреда, чем сто проповедников смогли бы это сделать своими проповедями. Так же и среди представителей женского пола, как во дни Бландины и Перпетуи были героини веры. Уже при ранних мученических казнях мы видим трех знатных дам. Первой на эшафот взошла 24-летняя Филиппина из Лунца, одетая во все белое, как невеста, и приняла смерть в торжествующей вере счастливой. За ней последовала Маргарита Ле Рич. Рот ее заткнули кляпом, чтобы она не могла говорить, однако ее спокойный взор, направленный на небо, громко говорил к сердцам людей, она приняла мученическую смерть с такой же радостью и счастьем.

Из числа молодых мучеников упомянем также пять студентов из Лиона, которые проповедовали там Евангелие народу. Они были друзьями Кальвина*, который неоднократно посылал им весть утешения за время их долгого и тяжкого заключения. Они умерли в пламени костра 16 мая 1553 года. Их конец был настолько захватывающим, настолько поучительным, что их смерть заставила очевидцев не только принять сторону молодых еретиков, но многие из них сами стали еретиками.

* Кальвин принимал самое сердечное участие в судьбе всех верующих повсеместно, особенно в судьбе французских верующих Он переписывался с сотнями церквей, а также со многими частными лицами Прежде всего сердце Кальвинбилось за судьбу одиноких притесняемых душ, за гонимых и осужденных на смерть, а те, в свою очередь искреннейшей любовью прилеплялись к Кальвину; они почитали его и, умирая, посылали ему свои приветы Известны адресованные Кальвину слова "Morituri te salutant" - Идущие на смерть приветствуют тебя!

Франция под правлением Франца Второго и Карла Девятого

Честолюбивая Екатерина Медичи по смерти своего мужа охотно переняла бы правление вместо своего малолетнего сына Франца Второго, однако были Карл и Франц из Гвисе, племянница которых, прекрасная и по молодости легкомысленная Мария Стюарт, помолвленная с молодым королем, опередили ее в этом. Двое молодых королей правили так, что дел у них было по горло. Ими был раскрыт заговор недовольных, к которому примкнули также гугеноты*; заговорщики были окружены в замке Нойцай, и 1200 человек, в том числе 500 знатных мужей, один за другим были злодейски умерщвлены перед глазами этой пары королей.

* Гугенотами называли реформаторов не столько за их веру, сколько за протестантство, к числу которых всегда относилось немало неверующих. Время испытания все же показало (да будет прославлен Бог!), что число верующих гугенотов было гораздо больше, чем неверующих. О возникновении слова "гугеноты" имеется много предположений. Мы же просто относим слово "гугеноты" к имени "Гуго", вождя женевской конфедерации.

Франц Второй умер после полуторагодовалого правления, в 1560 году, и Катарина, которой эта смерть протягивала руку помощи, захватила правление для своего едва достигшего десяти лет сына Карла Девятого. Карл Девятый правил до 1574 года, при нем Франция превратилась в арену непрерывных кровавых гражданских войн и религиозных смут между католиками и гугенотами.

Вначале правления Карла Девятого благочестивый и мудрый Мишель де л'0питаль ко благу Франции был государственным канцлером, фанатичный двор сумел удалить его, но все же он заблаговременно смог продвинуть доброе дело, так что в сентябре 1561 года в аббатстве Пуаси возле Парижа была организована дискуссия на открытую религиозную тему между католиками и реформаторами, на которой со вступительной речью выступил государственный канцлер. Теодор Беца, друг Кальвина по Женеве, и итальянский беженец Петр Мартир (Вермилио) вели дело Реформации, а красноречивый кардинал Карл из Лотарингии с иезуитом Лайнецом представляли сторону папы. Несмотря на серьезность и ясность ведения дела, истина здесь все же не достигла блестящего и явного успеха, но канцлер, желая прекратить кровопролитие против протестантов, в 1562 году подготовил эдикт об этом. Однако чудовищное притеснение продолжалось.

В Васси, в провинции Шампани, герцог Франц из Гвисе вскоре после опубликования эдикта учинил чудовищную кровавую бойню. Он держал путь в Париж через этот город и, узнав, что в этом городе протестанты имеют свою общину, он разразился яростью. Как раз в это время около вось____________________________

В Париже тайно поджигали молитвенные дома. В Кахорсе вооруженная толпа средь бела дня под звон колоколов напала на молитвенный дом гугенотов, куда они только что собрались на час молитвы, и подожгла его. Несчастные хотели бежать, но их убивали кинжалами, копьями, кирками и вилами. Такое чудовищное происшествие в Кахорсе повторилось в Тулузе, где таким образом лишилось жизни четыре тысячи человек, мужчин, женщин и детей, а также в Type, Амьене, Сансе и в других городах (смотрите Хагенбаха. Лекция, т. 2, стр. 59). Такие мерзкие деяния, естественно, возмущали чувства благородных людей, которых фанатизм Рима не смог ослепить, и приверженцев нового учения насчитывалось уже более миллиона во Франции. Должны ли были они при всей своей силе и далее позволять беззащитно, против всяких прав, убивать себя?

Кальвин предполагал, что должны чувствовать верующие во Франции, и он очень страдал от этого. Но как прекрасно то, что он писал к ним: "Было бы лучше, чтобы все мы погибли, чем такое ужасное преступление (и кровопролитие) наносилось бы против Евангелия". - "Спешите вооружиться, когда нападают на вас, но помните, что оружие наше духовное, Слово Божие. И когда бедное стадо Сына Божьего терзается волками, уповайте на Него, молитесь Ему, чтобы Он проявил к вам сострадание, чтобы Он простер Свою руку, дабы прекратить их кровавое мщение, или чтобы Он соделал из них Своих овец."

Как мы уже поясняли выше, во Франции это вылилось в долгую кровопролитную религиозную войну. Во главе гугенотов выступил благородный принц из Конде, временами поддерживаемый протестантами Германии и королевой Елизаветой из Англии, тогда как католики получали помощь от Испании.

Избавим себя от обсуждения на этих страницах десятилетий кровопролитных религиозных войн. Религиозные войны во Франции продолжались более трех десятилетий, с 1562 по 1598 год, и часто вспыхивали вновь и вновь, последние отголоски их завершились в 17 и IS столетиях в кровопролитных камисарденских воинах.

Многие тысячи бойцов с обеих сторон пали в это ужасное время, среди них, кроме Конетабля из Монморанси, герцог Франц из Квисе и отважный принц из Конде, эти двое пали однако не в открытой битве. Оружие гугенотов редко было победоносным: Бог и здесь не пожелал отдать Свою славу иному. Орудия плотские не могли обезопасить и защитить ни Его свидетельства, ни Его народ.

В Париже противники были убеждены в стойкости и крепости гугенотов, обе стороны устали от борьбы. Тогда неутомимо деятельный адмирал из Колиньи издал документ в Сэн-Жермене от 15 августа 1570 года, дающий гугенотам амнистию и полную свободу совести.

Варфоломеевская ночь в Париже

Иезавель все еще не насытилась кровью святых, которая лилась рекой, она нашла три сосуда, одержимых ее коварством и яростью, в планировании совершения адского деяния, каких только знает история: папу Пия Пятого, Екатерину Медичи и короля Филиппа Второго из Испании.

Уже 9 июня 1565 года Екатерина Медичи совместно со своим малолетним сыном Карлом Девятым, Филиппом Вторым и свирепым герцогом фон Альбой в ночном совещании в Байоне решили истребить еретиков под защитой папы. Сначала сочли необходимым уничтожить глав и вождей гугенотов, чтобы быстрей и определенней достичь цели. Альба пояснил преимущество такого предприятия на примере: "Десять тысяч лягушек в болоте, - сказал он, - не стоят одной головы лосося!" Такое грубое выражение чрезвычайно понравилось иезуитски воспитанному мальчику Карлу Девятому, на обратном пути домой он не уставал многократно повторять это своей матери, и оно глубоко врезалось в его душу. Наконец настало время исполнить план.

Екатерина Медичи по заключении мира с Сэн-Жерменом предложила Иоанне д'Альбер через помолвку их детей объединить и исцелить разрозненную Францию: ее дочь Маргарита должна была отдать свою руку отважному сыну Иоанны Генриху из Наварры. Иоанна д'Альбер, которая точно превосходила всех женщин своего времени благородством души, величием духа, разумом и образованием, не противостала дьяволу из Медичи, она согласилась с тяжелым сердцем после долгой нерешительности на этот брак; по всей вероятности, ее верный друг Колиньи так же посоветовал ей пойти на такую жертву.

Однако из королевского двора, куда Иоанна теперь отправилась, она вскоре написала домой сыну исполненное пророческих предчувствий письмо, серьезное, полное веры. Ее опасения не остались сокрытыми от вероломной хитрой Медичи; должна ли Иоанна нарушить ее дьявольский план, заключенный в том, чтобы поймать всех лидеров гугенотов и уничтожить их? Этого быть не должно! Да раздавит неизменно-верная помощница смерть сильнейшую заступницу реформаторов! Иоанна д'Альбер умерла 9 июня 1572 года, как принято считать единодушно, отравленная ядом.

Под ее мудрым правлением Наварра, где она ввела богослужение по-реформаторски и построила учебные заведения и церкви, превратилась в оазис между пустынями Франции и Испании; торговля и достаток, образование и моральный образ жизни, - все это свидетельствовало о том, что над землей взошла заря истины и воссиял свет.

В королевском дворце в Париже продолжалась подготовка к великой кровавой бойне. Лидеры гугенотов пребывали в беспечности, везде они находили благосклонный прием, седой адмирал Колиньи, казалось, стал доверенным короля. 18 августа была проведена праздничная помолвка Генриха из Наварры с Маргаритой, дочерью Екатерины Медичи. Однако среди высоких празднеств, последовавших после помолвки, Екатерина и Гизы постановили убить предводителя гугенотов Колиньи; 22 августа было сделано два выстрела в адмирала, которыми он все же был только слегка ранен. На одно мгновение в светлых головах лидеров гугенотов возникло подозрение, что они осуждены на истребление, но двор сумел своими соболезнованиями и негодованием, которые он выражал по поводу несостоявшегося убийства, вновь усыпить их бдительность. Колиньи теперь должен был вкусить свой кровавый конец с тысячами других гугенотов, так было решено на совещании по предложению Медичи.

В Варфоломеевскую ночь, с 23 на 24 августа 1572 года, под утро внезапно раздался звон колоколов над Лувром (королевский дворец в Париже), это был условный сигнал для начала всеобщего кровавого истребления всех еретиков в Париже. Тотчас на улицы выскочили тысячи убийц, молодые, пожилые и даже старые. На руках у них были белые повязки, а в руках ружья, мечи, копья, молоты и другое оружие. От башни до башни раздавался звон колоколов, и к этому трезвону примешивались разъяренные воинствующие крики и пение псалмов в честь Девы Марии кровожадной фанатичной толпы, вскоре - крики ужаса и вопли о пощаде, стоны и предсмертные хрипы жертв. Вся столица во мгновение превратилась в большую кровавую арену для шайки убийц. Гугеноты - мужчины, женщины и дети были застигнуты в постелях беззащитными и раздетыми, их убивали тут же, или выбрасывали на улицу и там добивали, убежавших на крышу хватали и бросали с высоты, скрывающихся в подвалах тут же рубили мечами. Кровь убиваемых в прямом смысле слова растекалась по улицам потоками, и при этом тысячи были брошены и потоплены в водах Сены. Над живыми и мертвыми несчастными жертвами совершались такие всевозможные мерзости, о которых наше перо отказывается писать! Их вопль возносился к небу, но казалось, будто там нет Спасителя.

Прямо в начале бойни от рук убийц пал старый, верный свидетель веры адмирал Колиньи. Молодой герцог Гиз бросился к его дому с 300 вооруженных людей. Вскоре дверь была выломана. Колиньи тотчас понял, в чем тут дело. Он наказывал слугам, которые поспешили в его спальню, бежать. "Ну, а я, - прибавил он к этому, - давно готов умереть." Спокойно остался он лежать в постели и молился Богу, Который исторг его из мрака и ввел в сияние света спасения. Теперь убийцы ворвались к нему в дом, впереди всех был молодой дворянин. "Это ты Колиньи?" - крикнул он старцу. - "Да, - ответил адмирал, - но ты, молодой человек, должен бы иметь почтение к моим сединам, однако поступайте, как вам хочется." Тотчас ему всадили кинжал в грудь и нанесли немало ударов саблей по лицу. Его благочестивая душа еще не полностью оставила тело, когда они схватили его и бросили из окна, там его поджидал сам Гиз, который стер кровь с лица умершего, спокойно и восхищенно крикнул своим: "Да, это Колиньи, я знал его!" Затем они взяли его голову в подарок Екатерине или королю, над телом однако глумились еще больше.

Карл Девятый стоял рядом со своей итальянкой матерью и с балкона дворца собственноручно стрелял в спасающихся бегством гугенотов.

Карл Девятый велел привести к себе молодого обрученного Генриха из Наварры и его друга Генриха из Конде, и потребовал от них выбрать что-либо из следующего: "Мессу, смерть или Бастилию". Они предпочли мессу с католической верой.

Убийство, однако, не закончилось по истечении этой ночи, как после сильного пожара часто спустя день охватываются пламенем дома и постройки, так и в Париже дьявольский фанатизм еще несколько дней отыскивал новые жертвы Варфоломеевской ночи. Только после этого священники, купаясь по щиколотку в крови жертв, организовали торжественную мессу с католической верой.

Не праздновала ли Иезавель триумф? На самом деле это казалось так, поскольку только в Париже за одну ночь было вырезано около 4000 еретиков, и этот огонь исшел из Парижа и зажег другие города. Кровь протестантов лилась рекой и в провинциях. Правда, некоторые католические епископы и церковные служители оказались настолько благородными, что решительно отказались выполнить приказ истреблять гугенотов. Но в Орлеане, Бурже, Лионе, Руане, Тулузе, Бордо и во многих других городах повторилась парижская трагедия. Около 70000 людей, мужчин, женщин и детей пали во Франции за кратчайший срок жертвой безумия и ярости католического народа.

Король Испании и высший пастор христиан на земле праздновали парижский триумф. Бесчувственный, крайне фанатичный Филипп Второй, получив известие о кровавой бойне в Париже, говорят, впервые в своей жизни засмеялся и весь день был счастлив, что бывало нечасто, а папа Грегор Тринадцатый повелел звонить во все колокола города на семи холмах, совершить молебен и организовать процессию. Город был празднично освещен, гремела канонада, и папа был вне себя от радости.

Как чудовищна власть врага душ над людьми, как велика тьма! Церковь свирепствует против верующих, против членов Тела Христова, и глава церкви "заместитель Христа на земле" празднует триумф тьмы над светом и при этом окунает руки и ноги в пролитую кровь святых!

Исход дела Реформации во Франции

Карл Девятый умер, не прожив даже двух лет после той Варфоломеевской ночи, в конце мая 1574 года, в возрасте 24 лет. С той ужасной ночи он постоянно был мучим угрызениями совести; во сне и наяву его преследовали образы и крики убиваемых гугенотов. Жизнь его угасала, бледный, сгорбленный и больной, слонялся он шатаясь. Наконец, у него пошла кровь изо рта, носа и изо всех пор. Его прислужница, которая была верующей, должна была бы его утешить и спасти, но хотя она указывала ему на милосердие Божие, "которое укрывает всякого кающегося грешника одеждой праведности во Христе Иисусе", он все же не смог склониться и принять верою дело примирения. Так и умер он в своем жутком состоянии духа. За ним последовал его брат, Генрих Третий, любимец своей ожесточившейся матери, безбожный, но фанатично религиозный человек. При его правлении вновь начались религиозные войны, и хотя в кратчайшее время было истреблено 100000 гугенотов и многие бежали в Швейцарию, Германию и Англию, в стране все же насчитывалось более миллиона верующих, которые из укрепленных мест, как, например, Ла-Рошель сражались за свободу совести, жить по слову Божиему. Большими врагами короля, чем гугеноты, были оба Гиза, племянник и дядя, сообщники преступления в Варфоломеевскую ночь, потому Генрих Третий злодейски из-за угла убил младшего, помышлявшего отнять у него трон; он пал на том месте, которое 17 лет тому назад предопределили местом истребления гугенотов, через день пал и Гиз, кардинал. Через это Генрих был объявлен врагом духовенства, они проклинали его, потому что оба Гиза были самыми надежными и верными сыновьями Иезавели.

Истребители еретиков не стеснялись проповедовать убийство короля, и монах Яков Клемент пронзил Генриха Третьего в королевских покоях 1 августа 1589 года, чтобы получить обещанное блаженство. Папа, священники и одураченный народ причислили убийцу к святым. Со смертью Генриха угас род Валуа. Екатерина из Медичи умерла, не увидев исполнения своих планов; ее сотрудники и сообщники, герцоги Гизы, были убиты ее сыном; ее сын, последний отпрыск из ее дома, пал также от руки убийцы, и французский трон перешел в руки внушающего страх дома Бурбонов, ее зятю Генриху из Наварры.

Генрих Четвертый, сын Иоанны д'Альбер, сбросил с себя папское иго, возложенное на него после парижской Варфоломеевской ночи, после того, как его задушевный друг Генрих Конде первым сделал это, и вместе с Конде встал во главе борьбы за дело гугенотов. Но в нем мы все же не находим божественную веру его великой матери, он еще оберегал чистоту и нравственность отцовского дома на стороне своей жены Маргариты, брак с которой являлся кровосмешением. И вот, когда он стал королем и католическая лига, к которой относились Гизы, противостала ему, то он свободно перешел к католической церкви, чтобы открыть для себя ворота своей несчастной столицы* и завоевать народ и склонить его на свою сторону. Напрасно отличный государственный муж, военачальник и писатель, ставший евангельским, исполненный веры Филипп дю Плесси-Морнау, на благородной благочестивой личности которого мы охотно еще остановимся при рассмотрении его верного свидетельства за истину Божью во время смуты религиозной войны, серьезно предупреждал короля и выговаривал ему. Генрих полагал, что он должен стать католиком. Своим мудрым правлением он завоевал вскоре признание народа, и хотя он был убит рукой католического фанатика (1610), он принадлежал к числу самых любимых королей Франции, и ныне еще многие называют Генриха Четвертого "великим и благим". Он не забыл своих прежних друзей-гугенотов и 13 апреля 1598 года издал эдикт в Нанте, по которому реформаторы повсеместно, где они и ранее собирались, могли свободно проводить свои богослужения, обеспечивать свою безопасность и в гражданском отношении были приравнены к католикам.

* Париж был осажден, так что внутри города голод был настолько чудовищным, что тысячи умерли, оставшиеся мололи кости умерших и пекли хлеб, отчего еще многие умерли, но город все же не сдавался. Тогда Генрих от сострадания снял осаду города и возвратился назад в лоно католической церкви.

Однако уже при его преемнике, Людовике Тринадцатом, и его министре Ришелье начались притеснения гугенотов с новой силой, и вскоре наступили времена кровавых истреблений и религиозных войн. Людовик Четырнадцатый стремился полностью истребить еретиков во Франции, чтобы умилостивить Бога и покрыть свою позорную, нечестивую, безнравственную жизнь. Он размещал по квартирам к гугенотам грубых драгунов**, которые морили голодом семьи и угнетали нравственно и зачастую насильственно развращали, жестоко истязали и при этом выкрикивали: "Умрите или станьте католиками!" В 1685 году был отменен нантский эдикт Генриха Четвертого, и для реформаторов во Франции начались тяжкие времена.

** Эта попытка обратить гугенотов в католичество известна под названием драгонада.

Драгонада становилась все чудовищнее: семьи лишались своих детей, родителей пытали, сжигали, мучили, вырезали, заточали в тюрьмы или отсылали на каторгу. Тысячи бежали в леса и горы, но за ними там устраивали охоту и били, как куропаток. Повсюду текла кровь рекой, кровь исповедателей христианства, кровь истинно верующих. Только в одном Лангедоке было истреблено около 100000 протестантов. Их церкви и школы были разрушены, никакого следа от их исповедания не должно было оставаться в стране. Против эмиграции были приняты строгие законы наказаний, однако несмотря на это Францию ради свободы совести покинуло 600000 гугенотов, в большинстве своем искусные ремесленники, а так же 15000 дворян, цвет Франции. Все они были прозваны "рефугиес", то есть беженцы. Терпя многие лишения и встречая большие опасности, они пролагали свой путь в Швейцарию, Голландию, Бранденбург и Англию.

От смелых, явных исповедателей истины во Франции остались только камисарды*, как стали называться гугеноты, которые бежали в необжитые глухие местности Севенны и там вплоть до 18 столетия с оружием в руках сражались за свои убеждения. Впервые только после страшной революции 1789 года были принесены французским протестантам, как равно и всем гражданам, через декрет национального собрания религиозная и гражданская свобода.

* От провинциального слова "камис" - дорога; итак, "разбойники с большой дороги". Или "камисы": рубаха, блуза; "блузуносители".

Внешне кровожадная Иезавель во Франции победила, она и поныне господствует там над большей массой народа. И все же истина жива в сердцах сотен тысяч, хотя их путь был порой кровавым и тяжким.

Вальденсы

Мы уже проследили на страницах нашей книги кровавую историю вальденсов через записи Лютера, Цвингли и Кальвина, а так же лично через верных мужей Эколампадиуса, Капито, Буцера, Фареля и Савниера о деле Реформации вплоть до конца 16 столетия. В их дальнейшей истории, которую мы здесь просмотрим вкратце, мы вынуждены будем сказать о воистину адской злобе необращенных, враждебных Богу, но религиозно фанатичных людей против благочестивых жителей долины Пьемонта, однако и здесь мы должны засвидетельствовать о благодати и силе Бога, Который держит в Своей деснице Своих детей даже когда ведет их путем кровавым и тяжким. Вальденсы жили в своем стиле, безобидно и счастливо; Слово Божие, которым они владели, говорило к их простодушным сердцам и было их силой. Извне они постоянно испытывали притеснение и гонение, принимали это как естественную долю всех христиан на этой земле. Ведь Господь Сам сказал: "В мире будете иметь скорбь" и: "Если гнали Меня, будут гнать и вас!" Здесь их притеснители и гонители, обезумев от ярости, под именем Христа, Доброго Пастыря, так зверски свирепствовали против его стада.

Гонения в 1655 году

Кровавые события во Франции, о которых мы только что говорили, оказали огромное влияние и на пьемонтские долины. Герцог Виктор Амадеус Первый из провинции Савойя по ходатайству Англии охотно предоставил бы вальденсам мир и покой, однако он полностью зависел от Франции, и когда при папе Урбане Восьмом было организовано "Общество по распространению (католической) веры" в 1623 году, то, естественно, были приложены все силы, чтобы обратить еретиков. Как было во Франции, когда самые заманчивые предложения шли рука об руку с чудовищными средствами обращения, так происходило теперь и в семьях вальденсов. Но простодушные вальденсы лучше подставили бы себя под римский меч, чем отдали свои сердца римскому идолопоклонству. Тогда в холодном январе 1655 года был издан эдикт, названный кровавым эдиктом Гасталдо, чтобы еретики в течении трех дней покинули их долины, их дома, и более тысячи семей в суровую зимнюю стужу оставили дома и дворы и со своими грудными детьми, больными и старыми через долины, покрытые снегом, через потоки реки, вышедшей из берегов и далеко затопившей землю, устремились на ледяные кручи гор, ища убежища на вершине Альп.

Правда, им был предоставлен один-единственный выход, была дана возможность уберечь своих детей, больных и стариков от лютой смерти в ледяной стуже, а также спасти себя от меча: принять мессу и духовенство Рима. Однако вальденский историк Легер, который сам возглавлял общину в 2000 членов, сообщает нам, что никто из них не предпочел таких условий. Он пишет: "Я лишь добром могу свидетельствовать о них, потому что я был их проповедником 11 лет и знал их всех по именам. Да рассуди сам, мой читатель, имел ли я больше основания плакать от радости или боли, когда видел, что Господни ягнята не дали поколебать себя ни яростью лютых волков, ни земными выгодами и преимуществами. Не имею ли я истинного основания славить и благодарить Бога, глядя на их кровавые следы, которые они оставляли в снегу и во льду, когда они простирали вперед свои разбитые ноги?"

Однако рабы Рима все еще не достигли своей цели, не исчерпали еще своей ярости. Чудовищный маркграф Пианесса напал с вооруженным отрядом на мирные тихие долины: села и города были испепелены, нивы опустошены и около четырех тысяч евангельских исповедателей были жестоким образом убиты. Мы опускаем описание подробностей.*

* "В деревне Тиллард, например, зверски насиловали 150 женщин и детей, затем отрубили им головы и играли ими в кегли". (Гагенбах. Лекции, т. 4, стр. 429.) Особенно ужасной была бойня в городе Габриерс и в деревне Рора, которые под предводительством отважного Гянавелло долго геройски защищались от фанатичных убийц и поджигателей.

Казалось, вальденсы чуть-чуть перевели дух, когда по ходатайству евангельских городов Швейцарии и Англии был издан эдикт в Пигнероле, который при строжайших гарантиях давал им право свободного богослужения.

Истребление и распространение вальденсов после 1686 года

Рассеянные и изгнанные, вальденсы ненадолго вновь собрались вместе и перевели дыхание, как великий король Людовик Четырнадцатый отменил нантский эдикт и над долинами Пьемонта разразился еще больший шторм, чем это было ранее. Виктор Амадеус Второй послал в земли вальденсов армию из 18000 человек, состоящую из его собственных и французских солдат. Вскоре их прекраснейшие ландшафты превратились в места запустения и пустыню, как никогда ранее. Над ними творили такие мерзости насилия, что едва ли история знает подобные. Как стада овец, целыми группами их гнали на смерть и в тюрьмы, а также многие тысячи бежали и примкнули к толпам гугенотов, которые так же в то время покидали прекрасную свою отчизну Францию, ища спасения и укрытия в Швейцарии, в Вюртемберге, Гессене, Нассау, Пфальце и Бранденбурге. Однако куда бы они ни приходили, они были печальны и траурны, даже на берегах прекрасного Рейна они вешали арфы свои на вербах, подобно иудеям в вавилонском рабстве. Многие не смогли вынести тоску по родине и вскоре после этого под предводительством их мудрого проповедника Генриха Арнауда возвратились в опустошенные родные места, чего они достигали через сражения и лишения. Военные распри между герцогом из Савойи и Францией, которые разразились в это время, им были весьма кстати, это оставляло их в покое. В 1694 году герцог Савойи призвал возвратиться вальденсов, высланных и гонимых, в их родные долины, отворил также двери тюрем. Однако из 14 тысяч прекрасных, сильных горцев, брошенных восемь лет тому назад в мрачные сырые подземелья, оттуда вышли всего 3 тысячи жалких, бледных, скелетоподобных фигур.

В течение последующего времени общины вальденсов были вновь и вновь жестоко притесняемы, однако и поныне ярко горит в их долинах Божий свет, Его благодать пребывает на этих землях, несмотря ни на какие штормы!

Далее: Глава 2-23

Реформация в Испании и в Нидерландах. Испания. Король Филипп Второй подавляет Реформацию в Испании. Нидерланды. Менно Симонс и перекрещенцы в Нидерландах. Нидерланды под правлением Филиппа Второго. Вильгельм Оранский. Нидерланды под правлением Альбы и его последователей. Смерть Филиппа Второго. Религиозный фанатизм и христианство.

Назад: Глава 2-21

Реформация вне Германии и Швейцарии. Италия.

Оглавление