• Евангелие

• О Церкви

• Назидание

• Учение

• О сайте

• Контакты

• Ссылки

Андре Миллер. "История христианской Церкви"

ВТОРОЙ ТОМ. Глава 17

Дальнейшее продвижение реформ в Швейцарии

Реформа теперь встала на твердые ноги в трех выдающихся кантонах Швейцарии, а именно: в Цюрихе, в Берне и в Базеле. Свержение папства в Базеле явилось решающим для судьбы папства и во многих других местах. Там, где ранее были склонны к Реформации, но не решались выступить за нее, теперь с жадностью ухватились за новое учение и признали, что оно отвечает Священному Писанию. Шафхаузен, Санкт-Галлен, Гларус, Бремгартен, Тогенбург, Везен и другие более или менее важные места были реформированы полностью или отчасти. Последствия бернской дискуссии и базельского переворота чувствовались даже во французской Швейцарии. Некоторые из Юры, что в густых сосновых лесах, до того времени оказывавшие папству безоговорочное послушание, весьма сильно почувствовали влияние Реформации.

Умножение религиозных и политических интересов

Однако при всем этом мы встречаемся с явлением, которое весьма ощутимо умеряет нашу радость по поводу быстрого распространения истины дела Реформации. С самого начала большой роковой ошибкой протестантства было то, что оно вместо того, чтобы просто, свидетельствуя об истине, полагаться на Бога и уповать на Него, обратилось к защите человеческой. Едва произошел разрыв с Римом, как мужчины, стоящие во главе движения, начали простирать свои руки к мирским правителям, ища помощи в их воинстве. Сатане удалось отвести их взоры от Бога и уставиться на силу и мощь врагов, и этим их сила была надорвана, их крепость поколебалась.

Надо отдать должное, что Лютер противостоял распространению реформ силою оружия и победу истины ожидал только в мирном возвещении Евангелия, но тем не менее он весьма рано предоставил высшее руководство церковными и духовными делами правителям. Цвингли на этом опасном пути пошел еще на шаг вперед, что весьма прискорбно. Когда трудности со всех сторон налетали на корабль Реформации, угрожая разбить его вдребезги, когда папские кантоны занимали все более враждебную позицию, когда враждебные наступательные союзы шли на истребление истины, тогда он счел своим долгом ухватиться за средство обороны перед угрожающей опасностью и во всеоружии встретить нападения врага.

Он сошел со своего места, для которого Бог избрал его, и превратился в деятельного, мудрого, расчетливого государственного человека. С этого момента всемогущая рука Божья, которая так явно поддерживала реформатора и его дело, отошла от него. Цвингли вступил на такой путь, на котором Бог уже не мог быть с ним, потому что Бог совершает Свое дело не плотским оружием, но оружием Духа! Он не нуждается ни в мудрости людей, ни в их силе, чтобы достичь Своей цели. Все людское величие является только препятствием на пути Божьем, губящим Его дело. Все планы Цвингли сгорали, они вынуждены были сгорать, и сам он нашел бесславную смерть на кровавом поле битвы, и евангельское дело в Швейцарии получило такой удар, который глубоко потряс его.

Первый неверный шаг

Цвингли воспитывался на принципах республиканского правления и вырос человеком благородного образа мыслей; в нем обитала пламенная любовь к своей отчизне, теперь же он просто горел желанием распространить Реформацию. Если мы все это уразумеем, то поступки знаменитого реформатора, вне сомнения, предстанут в более благоприятном свете, и все же он должен был знать, что Царство Христово не от мира сего, а потому и не должно строиться на оружии мира сего. Однако он забыл это абсолютно, так что он сам выступил предводителем и военачальником в последующей битве и искусно вел подготовку к ней. Первый шаг, которым он вступил на скользкую роковую дорогу, состоял в том, что он стремился создать единство между евангельскими кантонами и городами. Он надеялся сделать намного больше, если Цюрих сохранил бы за собой право самостоятельно заключать союз, тогда как другие кантоны, как, например, пять лесных кантонов, не имели бы такого права. Так, в 1527 году он предстал перед цюрихским советом с предложением, чтобы все исповедующие Евангелие в Швейцарии заключили великий нерасторжимый союз. Первым к этому союзу, к так называемому "бургрехту" примкнула Констанца. Позднее последовали Берн, Галлен, Базель, Шафхаузен и другие. Однако "это христианское объединение, - пишет д'0бине, которое могло бы стать зародышем нового объединения, вскоре воздвигло множество противников против Цвингли даже в среде сторонников реформ."

Четыре лесных прирейнских города заключают союз с Австрией

Весть о новом союзе протестантов исполнила римских католиков страхом и гневом. Пять кантонов: Люцерн, Цуг, Швиц, Ури и Унтервальден находились в неподдельной верности Риму. Жители четырех лесных кантонов Швейцарии (Швиц, Ури, Унтервальден, Люцерн) с окружающими их каньонами и долинами, грубые и жесткие, как их отеческие горы, всем сердцем прилеплялись к преданной им издревле вере и с болью и гневом относились к злостным еретикам, населяющим более отдаленные равнины. И когда пришли вестники и рассказали, что алтари, перед которыми преклоняли свои колени их предки, разрушены, что иконы сожжены на публичных местах, что отменили мессы, что изгнали с позором священников и монахов, то их ярость вспыхнула неугасимо. Повсеместно возвысился призыв к кровавой мести. "Подобная безбожная ересь должна быть истреблена огнем и мечом!" - кричала фанатично возбужденная толпа. Но как это было привести в исполнение? Протестантские кантоны были сильны настолько, что едва ли лесные кантоны смогли бы с ними что-либо сделать одни. Заключить союз с чужестранной военной мощью без согласованности с другими кантонами было нарушением контракта Швейцарской конфедерации, явным вероломством. Но гордый, разгоряченный своими священниками и епископом из Констанцы, горный народ, горящий яростью против еретиков, не убоялся беззаконных действий. Воздать должное предполагаемым мнимым правам церкви в этот момент для них значило гораздо выше, чем соблюсти верность по отношению к своим союзникам по конфедерации. Ненависть к новой вере победила вошедшую даже в пословицу любовь швейцарцев к своему отечеству. Они знали, что Фердинанд из Австрии, брат Карла Пятого, так же яростно ненавидел протестантов, как и они, потому и обратились папские кантоны к этому правителю за помощью.

Это шло не только в разрез договора конфедерации, но было просто противоестественно. Австрия являлась старым врагом и угнетателем Швейцарии. Невозможно было предположить, чтобы Швейцария могла взыскать у нее какуюлибо помощь! Однако страх перед протестантством превзошел страх перед естественными врагами и отвращение к ним. Народ, казалось, полностью забыл, какое тяжкое иго возложила Австрия на шею их отцов и сколько драгоценной крови было пролито на полях брани от Моргартена и Семпаха, прежде чем им удалось сбросить с себя это иго, и Швейцария вновь обрела свою независимость. Религиозная ненависть оказалась сильнее национальной. Просьба швейцарцев показалась весьма странной даже для самих австрийцев, так что они вначале отказывались поверить посланным. Только когда те в доказательство искренности своих намерений заявили свою готовность стать заложниками и заявили: "Мы оставляем вам право составить и утвердить договор. Прикажите, и мы послушаемся!" - австрийцы продолжили переговоры с ними. В результате этого 23 апреля 1529 года был принят договор в Вальдсхуте, на верность которому присягнули обе стороны. В нем говорилось: "Кто из народа примкнет к новой секте, должен быть предан смерти, если потребуется, то и с помощью Австрии. При необходимости Австрия пошлет шесть тысяч пехоты, четыреста всадников и необходимое военное снаряжение в Швейцарию. Можно осаждать также и реформированные кантоны и отнимать у них продовольствие."

Когда распространилась весть об этом происшествии, то в самой среде противников Реформации возникло недовольство и беспокойство. Через этот союз с чужой силой, говорили повсеместно, мы приносим в жертву независимость Швейцарии; вместо союзника мы получим повелителя. Однако жители Ури и Унтервальда в своей радости от состоявшегося союзнического договора и в предвкушении мести к нарушителям старого богослужения в надежде утопить их в их собственной крови совершенно забыли враждебные чувства к своим прежним угнетателям их отечества, так что повесили свой герб рядом с австрийским и украсили свои шляпы павлиньими перьями, символом Австрии.

Восемь кантонов, которые не примкнули к союзу, собрались на совещание, чтобы посоветоваться о надлежащем наказании и расторжении союза и примирении с лесными городами. Отсутствовал только Фрейбург. Было решено послать уполномоченных в пять недовольных кантонов и представить им незаконность их действий. Посланные, однако, встречали унизительный прием повсеместно. Когда они, стремясь выполнить порученное им, открывали свои уста, в ответ им кричали: "Без проповедей! Мы не желаем ваших проповедей!" В другом месте их выпроводили со словами: "Да будет угодно Богу схоронить вашу новую веру на веки вечные!" В Люцерне на их наставления ответили: "Мы сумеем защитить себя и своих детей и детей наших детей от яда вашего мятежного пресвитера!" В Унтервальде жители, согласные с союзом с Австрией, им просто заявили так: "Мы и другие жители лесных городов есть настоящие швейцарцы, мы приняли вас в свой союз только из милости." Посланные удалились обратно в недовольстве, однако им предстояло испытать еще большее унижение. Перед домом службы государственной безопасности они увидели картину, написанную броскими яркими красками. Там была изображена огромная виселица, на которой висели гербы Цюриха, Берна, Базеля и Страсбурга.

Смерть Кайзера и объявление войны

Таким образом, все, казалось, идет к явному нарушению мира. Жители возвышенности с каждым днем становились все более необузданными и жестокими. Папская партия в различных местах начала преследовать евангельских христиан с конфискацией имущества, предавать их пыткам, бросать в тюрьмы, изгонять из страны. Когда весть о позорном отношении к уполномоченным в Унтервальде дошла до Цюриха, всех охватил сильный гнев. Цвингли полагал, что такое оскорбление не должно остаться без отмщения, и предложил совету наказать кантон за такую дерзость. Возможно, это и произошло бы так, если бы Берн не выступил против, посоветовав прибегнуть к христианскому воздержанию. Ураганный шторм, готовый разразиться в любое мгновение, стихнул еще на недолгое время. Внезапно, однако, произошло такое, что едва успокоившиеся волны вздыбились разъяренными валами

22 мая, в субботу, один пастор по имени Иаков Кайзер вышел из цюрихского кантона и отправился в одно местечко в Гастерланде, где он должен был на следующий день произнести проповедь. Кайзер был женат и был отцом семейства. Когда он спокойно и беззаботно переходил лесок, внезапно из зарослей на него напали шестеро человек, связали его и потащили в Швиц. Там он тотчас был поставлен перед магистратом на допрос. Единственным обвинением, которое можно было выдвинуть против него, было то, что он являлся евангельским проповедником. Но этого было вполне достаточно для фанатичного судьи. Несмотря на серьезные заявления из Цюриха, куда вскоре дошла весть о насильственном аресте Кайзера и жестоком обращении с ним, несчастный был приговорен быть заживо сожженным. Тщетно обращались представители Цюриха и Гларуса с предупреждением, что арестованный неподсуден кантону Швиц. Их просьбы и угрозы повисли в воздухе, ожесточенный народ жаждал жертвы. Уже 29 мая чудовищный приговор был приведен в исполнение. Когда невинно обвиняемому был зачитан приговор суда, он разразился слезами, но прежде чем приблизился час его страданий, благодать Божья оживила его мужество, переполнила его сердце радостью и такой смелостью, что он бодро приблизился к грозному костру, громким голосом исповедуя свою веру, и, уже находясь в пламени, он до последнего своего дыхания славил Господа за то, что Он удостоил его принять смерть ради Евангелия. Цюрихские уполномоченные находились у костра. Когда из дыма и пламени был слышен голос мученика, один из членов совета Швица язвительно заметил жителям Цюриха: "Идите домой и расскажите, как он благодарил нас."

Весть об этой постыдной несправедливости вызвала в Цюрихе чрезвычайное возмущение. После такого наглого нарушения всех религиозных и политических прав Цюриха война стала неизбежной. Снова Цвингли был первым, поднявшим свой голос за немедленное наказание противников за такое позорное злодеяние. Увы, воин Христа все более и более терял из вида свое небесное призвание, вместо духовного меча, который он оставил, он ухватился за плотское вооружение. Он полностью забыл повеление великого Господа и Учителя следовать за Ним. Костер, пожирающий его сотрудника и сторонника, разжег в нем пылающую страсть, его голос достигал теперь до самых отдаленных уголков конфедерации и вызывал настоящий шторм негодования чудовищным беззаконием и насилием.

Цвингли требовал решительных мер со стороны правительства. На заседании совета и с кафедры призывал он всех взяться за оружие и быть смелыми, отважными и бесстрашными. "Мир, который желают многие, - говорил он, есть не мир, но война, тогда как война, которую жаждем мы, есть воистину мир. Мы не жаждем крови, но желаем пощекотать нервы олигархии (привилегированных персон в правительстве). Если мы этого не сделаем, то истина Евангелия и жизнь нашего духовенства уже не будет в безопасности. Конечно же, мы должны уповать только на Самого Бога, но если наше дело справедливое, то мы должны уметь его защитить и, подобно Гедеону и Иисусу Навину, быть готовыми пролить нашу кровь ради Бога и нашего Отечества."

Если бы Цвингли был руководителем магистрата или военачальником, то его выступление было бы совершенно к месту. Однако он был слугой Князя мира, и из уст такового не должны были исходить подобные слова, он не должен был призывать к кровопролитию и к войне. Прославленный реформатор совершенно изменился: из церковного человека он превратился в государственного мужа. Вместо того, как это было с ним ранее, чтобы возвещать Евангелие мира и вечные истины Слова Божьего, теперь он открыто выступал с политической позиции, составлял планы военных нападений и обороны, добивался полного изменения ведения войны; он даже написал трактаты относительно разного рода вооружений и их применения с большей выгодой. Между тем, в этой новой деятельности, требующей от него полной отдачи сил, он не упускал из виду великую цель: продвижение реформ и освобождение Евангелия от всех врагов и препятствий. Так, в это время он советовал своим сотрудникам: "Мы хотим пяти кантонам предложить, чтобы они разрешили свободно проповедовать Евангелие, отказаться от их пагубных союзов. Никто не должен быть принуждаем насильно оставить мессу, поклонение иконам или подобные тому дела суеверия: властное дыхание Слова Божьего легко развеет этот прах. Будьте тверды! Мы проведем колесницу реформ через все препятствия и добьемся единства веры и Швейцарии." Насколько достойно сожаления то обстоятельство, что такой великий человек так далеко уклонился от праведного пути, чтобы силою оружия достичь такую прекрасную цель: единства веры и свободы проповеди Слова Божьего.

Военные приготовления

Между тем и католические кантоны развернули усердную деятельность. Они прекрасно осознали, что натворили. Началась религиозная война. Звуки военных труб вновь зазвучали в горах и долинах лесных городов, везде мужчины хватались за оружие. Военные вестники пошли в Австрию, чтобы заполучить обещанную помощь, но Фердинанд из-за нового нападения турок был настолько занят, что посланные вынуждены были возвратиться домой с нерешенными проблемами. Тем не менее, 9 июня войско пяти кантонов под великими знаменами Люцерна двинулось на Цюрих. У цюрихцев не оставалось ни мгновения времени на праздное расшатывание. Уже 9 июня четыре тысячи прекрасно вооруженных воинов вышли из ворот города. Верхом на коне во главе своих против врага с блестящей алебардой в руке выступил Цвингли. Стены и башни города были усыпаны женщинами и детьми, которые высматривали своих мужей и отцов, среди них была и Анна, жена Цвингли. К девяти часам вечера войско достигло границы между Цюрихом и Цугом и остановилось вблизи деревушки Каппель. На рассвете герольд покинул лагерь, чтобы засвидетельствовать жителям Цуга о прекращении мира и союза и формально объявить войну. Его появление вызвало в маленьком городке Цуге трепет и ужас. Мужчины бросились к оружию, женщины и дети рассыпались по улицам с воплем и плачем, все были в великом замешательстве. Ничего не подозревающие горожане просто растерялись при внезапном появлении цюрихцев.

Между тем цюрихцы намеревались перейти границу. Однако в момент, когда первый отряд войска в количестве двух тысяч человек был готов двинуться вперед, показался всадник, приближающийся бешеным галопом. Это был Эбли, управитель из Гларуса. "Стой! - кричал он в великом возбуждении к войску, - пять кантонов вооружены, но я склонил их воздержаться, если вы поступите так же. Во имя Бога и любви к конфедерации я молю вас, господа из Цюриха и весь народ, не продвигайтесь вперед! Через несколько часов я снова возвращусь. С Божьей помощью я надеюсь заполучить славный мир и воспрепятствовать тому, чтобы наши дома переполнились вдовами и сиротами."

Эбли был благочестивым человеком и, как предполагали, склонен к реформам, поэтому цюрихские предводители решили приостановить свой марш. Все надеялись, что ему удастся восстановить мир и согласие между обеими сторонами. Только Цвингли опасался предательства. Поскольку он знал, что Австрия не сдержала своего обещания этим кантонам, то он думал, что они лишь на том основании склонны к миру, чтобы выиграть время. В мрачном настроении он шагал взад и вперед. Наконец он подошел к управителю и серьезно сказал: "Уважаемый управитель, вы дадите отчет Богу в своих действиях. Наши враги в затруднении, потому они обращаются к нам с добрыми словами. Но позднее они внезапно нападут на нас, и тогда мы пропали." Редко когда пророчества исполнялись настолько буквально, как это. Управитель ответил на это: Дорогой отец, я надеюсь на Бога, что будет все хорошо! Мы желаем себе доброго." С этими словами он повернул своего коня и поскакал по направлению к Цугу. Цвингли пошел в свой шатер, погруженный в глубокое раздумье. Своим духом он предвидел приближение мрачного скорбного будущего. "Сегодня они просят и молят, - говорил он, - а через месяц, когда мы сложим оружие, они разобьют нас" (Мерль д' 0бине, том 4, стр. 357 и 358).

Договор в Каппеле

Неустанными усилиями Эбли добился того, что обе враждующие стороны приступили к переговорам. И все же прошли многие недели, прежде чем две враждующие стороны пришли к единым условиям мира. Между тем, солдаты обоих войск прекрасно и дружно проводили время совместно. Они напоминали себе, что все они швейцарцы, все братья. Форпосты находились друг от друга едва ли на расстоянии полета камня, брошенного рукой, и солдаты вели между собой дружеские разговоры. Они шутили, ели и пили вместе. В военном лагере Цюриха царил порядок: каждый день произносились проповеди. Проповедовал либо Цвингли, либо другой проповедник. Среди солдат не было ни злословий, ни скандалов, никто из них не позволял себе непристойностей, молились до и после еды и все подчинялись начальству. Кости, карты и другие игры, которые обычно приводят к спорам и скандалам, не допускались, но пели духовные и народные песни или же занимались физкультурой. Дух Реформации перешел на все войско.

Наконец, 26 июня 1529 года был подписан договор. Солдаты поспешно разобрали свои палатки и с радостью возвратились домой. Пункты договора, хотя они не полностью удовлетворяли желания реформаторов, особенно самого Цвингли, все же в основном были благоприятны для Реформации. Лесные кантоны были обязаны расторгнуть союз с Австрией и оплатить военные расходы. Гражданам всех кантонов предоставлялась свобода выбора любой религии, общественные должности должны были распределяться через голосование, так же через голосование должно было определяться, какой религии они хотят следовать. Семье Кайзера должна была быть выделена компенсация. Цюрихцы были горды своими военными успехами, но не Цвингли. Его дух был омрачен тяжкими предчувствиями. Молчаливый и подавленный возвратился он назад в Цюрих. Жители Берна, которые не содействовали бескровной победе, но, наоборот, противодействовали цюрихцам во многом, преисполнились зависти от всевозрастающего влияния сильного кантона. Между двумя дружескими кантонами начал действовать дух несогласия, и этим было положено основание для роковой катастрофы 1531 года.

Деятельность Цвингли в объединении христиан

Сильный, деятельный дух реформатора не мог навсегда быть сражен духом уныния, который завладел им. Вскоре к нему возвратились решительность и энергичность, и он с еще большей ревностью и силой обратился к политическим планам. Все сильнее и крепче запутывался он в сетях, которые растянул на его пути лукавый и хитрый враг душ человеческих. Сатана знал его слабые стороны, и мы уверенно можем сказать, что это он с величайшей ловкостью удерживал реформатора на неверном пути, подгоняя его вперед. Он знал, что именно на этом пути сможет сильно повредить его делу. Еще раньше, как мы помним, Цвингли имел план объединения христиан. Враждебное отношение пяти кантонов и противоборство, возникающее со всех сторон против реформ, казалось, все настоятельнее требовали объединения христиан. Деятельный дух Цвингли днем и ночью обдумывал пути и средства, как бы привести в исполнение свой грандиозный план. Он стремился объединить в один великий святой союз все протестантские государства и народы Европы. Его взор был устремлен далеко за узкие границы Швейцарии. "Почему, - спрашивал он, - протестантские силы не должны объединиться в один святой союз, чтобы разрушить планы папы и кесаря, направленные на насильственное подавление Реформации? Разумеется, Слово Божье должно утверждаться силой Божьей, а не человеческой, однако же Бог нередко использует Своим орудием людей, чтобы придти на помощь людям. Поэтому мы хотим объединиться, и да будет один народ и один союз от истоков Рейна вплоть до Страсбурга." Увы! Цвингли отучился взирать на одного Бога и ожидать помощи единственно от Него. Он начал надеяться на людей и делать плоть своей опорой.

Но какой бы великой и роковой ни была эта ошибка, все же цель, которую преследовал реформатор, оставалась доброй и благородной. Высшей целью Цвингли было распространение Евангелия и свобода проповеди Слова Божьего по всей Швейцарии, и ради достижения ее он был готов с радостью пожертвовать всей своей жизнью. Побудительные движения его сердца были чисты и, конечно же, наш Господь и Наставник, знающий сокровеннейшие сердечные движения людей, однажды признает это в Своем служителе, хотя и не сможет признать его действий. Притом мы должны помнить, что Цвингли никогда не отказывался от исполнения своих пасторских обязанностей, несмотря на свою активную политическую деятельность, оставаясь и впоследствии, как и прежде, неутомимым блюстителем душ и верным советником своего стада. Редко кто из людей мог разворачивать такую всеохватывающую деятельность в различных областях, как швейцарский реформатор в последние годы своей жизни. Он был политическим деятелем, военачальником, реформатором и проповедником в одно и то же время.

Пять кантонов нарушают договор

Вскоре после подписания договора в Каппеле этот документ стал отвратительным для католиков. Поскольку договор был явно благоприятен для распространения власти их врагов и утверждения истины, то он становился для них с каждым днем невыносимее. Реформация подступала к ним все ближе и угрожала вторгнуться в их собственные города и деревни. Невозможно было полагаться, что римские католики будут долго терпеть и соблюдать этот договор. "Свобода совести", гарантированная в трактате всем гражданам кантонов, вскоре дала повод для серьезнейших разногласий. Иначе и быть не могло; Рим никогда искренне не смог бы согласиться с требованием "свободы совести" своих подчиненных. Рим не знает никаких прав совести, тем более он никогда не признает, если он остается верным своим принципам, никакой свободы совести. Таким образом, малочисленные протестанты, рассеянные то тут, то там в католических кантонах, вскоре оказались в ужаснейшем положении. Поскольку они, следуя свободе совести, уже не принимали участия в суеверных идолопоклоннических действиях своих соседей, то были объявлены еретиками и лжеучителями. Это можно было бы перенести, но подогреваемая суеверная необузданная толпа не остановилась на одних словах. Вслед за злословием вскоре последовали всякого рода зверские насилия. Служащие и надзиратели некоторых церквей действовали заодно с народными толпами. Все исповедующие новое учение, признающие новую веру, возлюбившие Слово Божие больше, чем человеческие предания и заповеди, были обложены денежными штрафами, брошены в тюрьмы или же беспощадно изгнаны из своих домов и дворов. Однако и это еще не могло утолить жажду мести Иезавели. Только кровь исповедателей Иисуса могла смыть позор, нанесенный безгласным идолам, лишь пылающие костры инквизиции могли возместить сожженные алтари и идолов. О, Рим, когда же утолится, наконец, твоя жажда крови искупленных детей Божьих?

Поддерживаемые кесарем и его братом Фердинандом, пять кантонов начали преследовать протестантов с большей ревностью, чем прежде. Их ярость в первую очередь обрушилась на проповедников Евангелия. Где только их удавалось схватить, с ними расправлялись с чудовищнейшей жестокостью. Их заточали в ужаснейшие тюрьмы, отнимали все имущество, отрезали им языки, отрубали головы или сжигали на кострах. Вопли преследуемых и гонимых достигли Цюриха и отозвались в сердцах цюрихцев гулким эхом. Голос Цвингли зазвучал более громко, нежели прежде. Он лично путешествовал из города в город, проводил многочисленные народные собрания и прилагал все старания к тому, чтобы своим выдающимся красноречием возбудить в своих слушателях стремление защитить Евангелие Божье и выступить за преследуемых и гонимых. "Они швейцарцы, - говорил он, - которых римляне стремятся лишить свободы, кою они унаследовали от своих предков, таким низким и гнусным образом. Насколько было бы несправедливым, если бы мы стремились склонить наших противников отказаться от римской религии, настолько же несправедливо брать граждан под арест, ссылать их и грабить их имущество лишь на том основании, что их совесть побуждает их держаться таких мнений и убеждений, которые противны их притеснителям."

Уже 5 сентября 1530 года выдающиеся проповедники Цюриха, Берна, Базеля и Страсбурга: Эколампадиус, Капито, Мегандер, Лев Иуда и Микониус собрались в Цюрихе и составили серьезное и настоятельное послание католическому союзу, в котором просили соблюдать христианскую терпимость и единодушие. Но оно не нашло желаемого внимания. В апреле следующего года в Бадене состоялось заседание представителей кантонов. На повестке дня главным вопросом заседания было незаконное действие пяти кантонов. Между делегатами Цюриха и делегатами кантонов Швица, Ури, Унтервальдена, Люцерна разгорелись ожесточеннейшие споры. Напрасно старались представители Берна и других миролюбиво настроенных кантонов найти средства удалить причины спора между обеими сторонами. Цюрихцы во главе с Цвингли и слышать не хотели ни о каком компромиссе. "Мы не должны и далее переливать из пустого в порожнее, - заявил Цвингли, - нарушение договора пятью кантонами и неслыханные оскорбления, которыми обливают нас, вынуждают нас выступать с позиции силы." Противники так же не были склонны к перемирию. Они решили возобновить войну, от которой они воздержались два года тому назад из-за недостаточной подготовленности. Бернцы были менее задиристы. Хотя и они признавали, что пять кантонов позорно нарушили Каппельский договор и не сдержали своих обещаний, но в любых обстоятельствах они стремились избежать гражданской войны и предлагали другие, более мягкие средства, чтобы заставить католические кантоны исполнять принятые обязательства.

Блокада

"Давайте закроем доступ на наш рывок пяти кантонам, предлагали они, запретим им торговать зерном, вином, солью, оружием и металлом. Таким образом мы поддержим мирных людей, которые находятся среди них, и избежим пролития невинной крови." Это заявление, несмотря на противостояние цюрихцев, было принято 15 мая, повсеместно объявлено и тотчас приведено в исполнение. Для лесных городов это решение было весьма жестоким. Их гористая родина вынуждала жителей закупать большую часть всего необходимого для жизни из местностей, расположенных в долинах. Горнорудные разработки их родины оставляли для них лишь небольшие клочки земли для земледелия. Большинство жителей занималось скотоводством. Все, кроме молока и сыра, все необходимое в их жизни, они вынуждены были закупать в долинах Нидерландов. Все это для них самым внезапным образом стало недоступным, все пути на рынки городов были перекрыты. Решение исполнялось строжайшим образом. Последствия были весьма печальны. Со стола бедняков один за другим исчезли хлеб, вино и соль. Разразился жестокий голод, а за ним последовали неизменные его спутники: болезни и эпидемии, неся с собой смерть и безысходность среди несчастных жителей гор. Громкий вопль бедствия поднялся на горах и громовым голосом докатился до всех уголков низменности. Многие сердца были тронуты состраданием, некоторые голоса, как с той, так и с другой стороны, гневно поднялись против жестокого решения цюрихцев и их союзников. "Что из этого может выйти? - спрашивали люди друг друга. - Ведь Павел пишет к римлянам, говоря: "Если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напои его: ибо делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья. А что делаете вы?" Этот справедливый вопрос, к сожалению, толкнул реформаторов от одной роковой ошибки к другой. Вместо того, чтобы проповедовать Евангелие бедным, покорять их сердца истинной любовью, они отняли у них насущный хлеб. Не могло быть иначе, что католики, доведенные до черты отчаяния такой жестокостью своих противников, поклялись в кровной мести.

Здесь да будет упомянут тот факт, что Цвингли был решительным противником блокады и выступал против нее со всем авторитетам своей личности. И на собраниях совета, и в церкви он неустанно выступал против исполнения рокового решения. С присущей ему прозорливостью он тотчас усмотрел величайшую опасность от такого мероприятия. По его мнению, война быстрее покорила бы католические кантоны, чем такое непримиримое действие. Правда, это казалось лучшим решением проблемы, чем война, но по своей сути являлось намного беспощаднее и ужаснее. Предать все огромное население на ужас и истребление от голода - это никак не могло иметь добрых последствий, но, несомненно, вело к тому, чтобы ненависть и ожесточение противников достигли наивысшего предела. Своим острым взором Цвингли видел также, что всякое промедление обратится во зло Цюриху. "Таким образом, - думал он, - мы вновь теряем уже приобретенные преимущества и даем пяти кантонам время и возможность вооружиться и напасть. Имейте в виду, что кесарь не примкнет к ним, но нападет на нас с одной стороны, тогда как они нападут с другой. Это справедливая война не против Слова Божьего, но против того, что мы как виновных, так и невиновных лишаем насущного хлеба, отнимаем его от стариков и детей, моря их голодом. Таким образом, мы вызовем гнев бедного народа, бывших наших друзей и братьев превратим в злейших врагов" (Мерль д' 0бине, том 4, стр. 396). Однако все его доводы были безуспешны, к его голосу никто не прислушивался. Другие кантоны, особенно Берн, оставались непоколебимы в своем мнении к великому народу Цюриха, что мы и увидим вскоре.

Ужасные последствия всеобщего эмбарго, между тем, в лесных кантонах становились все ощутимее. Бедствие подскакивало все выше и выше и наконец повергло гордых горцев в отчаяние. Со всех сторон заключенным недоступными стенами им уже ничего другого не оставалось, как взять в руки оружие и силой разрушить их. Однако для этого их собственных сил было недостаточно, но их обращение за помощью к другим странам осталось тщетным. Тогда в необузданной дикой ярости они кинулись к оружию с криком: "Нам заблокировали дороги, мы же разрушим их силой оружия!" В нужде они искали утешения в своей религии. Посещали затворников и другие паломнические места, объявляли всеобщие молитвы, брали в руки четки и несчетное количество раз повторяли "Отче наш". Все же немедленное начало войны было отодвинуто католическими лидерами, которые считали, что необходимо несколько выждать. Несогласие и всеобщее недовольство среди протестантов было небезызвестно им, и они полагали, что с течением времени это примет большие размеры.

Обновление попыток к посредничеству

Между тем, предпринимались различные попытки примирить между собой враждующие стороны, но все было напрасно. Цюрих и Берн требовали, чтобы свобода проповеди Слова Божьего была разрешена в пяти кантонах не только в отдельных служебных местах, но и по всей территории. В данных обстоятельствах это требование было уже чересчур. Однако они не желали довольствоваться меньшим. Католики же со своей стороны заявляли, что они не вступят ни в какие переговоры прежде, чем не будет снято эмбарго. В течение двух месяцев пять раз собирались представители всех кантонов на переговоры. В последний раз они собрались 24 августа. Нейтральные кантоны, поддерживаемые мощью иностранцев, особенно со стороны Франции, прилагали огромные усилия привести враждующие стороны к перемирию, однако им ни на малейший шажок не удалось приблизить противников к примирению.

Со дня на день положение Цвингли становилось мучительнее и тяжелее. С того времени, как он начал вмешиваться в политические дела, его авторитет среди народа и глубокое уважение к нему мало-помалу начали испаряться. В нем уже видели не великого реформатора, но государственного деятеля и воина. Постепенно в Цюрихе окрепла партия, которая была с ним не согласна, не понимала его планов и прежде всего стремилась избежать военных действий, предлагаемых им. Число недовольных возрастало с каждым днем. Напрасно истощал Цвингли все свое пламенное красноречие, чтобы вновь завоевать себе уважение народа. Его огромное влияние на массы, которое было прежде, уже миновало. Правда, его еще охотно слушали, но уже не желали следовать его советам. Роковое противоестественное объединение двух противоположных черт в характере духовного и мирского воина в Цвингли во всех вызывало замешательство и неуверенность в нем. Целью политики Цвингли было объединение обоих противников, но вскоре он должен был испытать, что верующих нельзя впрягать с неверующими в одно ярмо. Смешение церкви с государством, которое привело христианство к растлению во время царствования Константина, должно было стать роковым и для швейцарского реформатора и самой Реформации. Он должен был в полной мере пожать горькие плоды своего превратного образа действий. После того, как он смешал однажды дело Реформации с политикой, он уже не имел власти и силы предотвратить ужасные последствия этого шага.

Мучимый мрачными предчувствиями, Цвингли переживал безотрадное время. Он видел, что со всех сторон надвигались мрачные, тяжелые грозовые тучи и что он не имеет никакой силы разогнать их. Он вынужден был смотреть безучастно, как его Отечество и Реформация шли навстречу неизбежной катастрофе. Он не мог уже предотвратить это. Многие его друзья и приятели оставили его, враги же из всеобщего недовольства им пожинали себе выгоду и на всех его путях расставляли сети и препятствия. Защитники монашества, которых втайне оставалось еще немало, снова подняли свои головы, сторонники наемной военной службы за границей были недовольны поведением Цвингли и выставляли его виновником всех страданий народа. С надломленным сердцем реформатор уразумел, что ему не остается ничего иного, как отказаться от открытого публичного служения: его действия были ложно истолкованы, его советам не следовали и сам он был всячески оклеветан.

Так, 26 июля на большом совете он объявил о своей отставке со следующим пояснением: "Никто уже со мной не считается, избирают себе советниками врагов Евангелия, не следуют за моими указаниями и советами, сваливая при этом всю ответственность на меня. Я не могу и далее находиться на этом месте." Совет впал в большое затруднение, поскольку такое заявление реформатора было совершенно неожиданным. Он знал, что Цвингли прав, и в то же время чувствовал, что отставка Цвингли в данный момент станет роковой для Цюриха. Да и не только Цюрих, но и вся Реформация окажутся в опасности, если прежний лоцман, который до сих пор вел корабль, выпустит из своих рук руль управления и отдаст судно на волю волн. Совет послал бургомистра и многих членов магистрата к Цвингли с просьбой не оставлять Отечества в такой критический момент и забрать свое заявление об отставке. Цвингли долго колебался. Три дня и три ночи провел он в постоянных молитвах, умоляя Бога о Его руководстве. Когда же уполномоченные совета объявили ему, что дело Реформации безнадежно будет проиграно, если он сейчас уйдет с поля боя, то он решил остаться на своем посту. "Я остаюсь с вами, - сказал он, - и буду действовать во благо народа до самой смерти."

С обновленным усердием он с головой окунулся в политическую деятельность в надежде вновь обрести свое прежнее влияние на народ и поднять мужество цюрихцев. Однако он вскоре увидел себя горько обманутым и разочарованным. Какая-то неисцелимая слепота, казалось, поразила как правительство, так и весь народ. Со дня на день в Цюрихе усиливалась антипатия к войне. И во внешней политике все усилия Цвингли оставались безуспешными. Разные кантоны и города не имели между собой единства; напрасно цюрихский реформатор пытался удалить из середины их яблоко раздора, чтобы собрать воедино все силы на защиту Реформации. С большой опасностью для жизни он направился в Бремгартен, где 10 августа состоялось четвертое заседание представителей кантонов. Сопровождаемый двумя своими друзьями под покровом ночи он проскользнул в дом знаменитого историка Буллингера и встретился там с делегатами из Берна. Со слезами на глазах он просил их содействовать снятию эмбарго. Самыми вескими и выразительными доводами он описывал им пагубность данного мероприятия и огромную опасность, которая надвигается на основании этого для реформ. И хотя делегаты из Берна, как свидетельствует Буллингер, на какое-то мгновение были глубоко тронуты ходатайствами и доводами реформатора, обещали ему приложить все усилия, чтобы избежать угрожающей опасности, все же в итоге оказалось, что все усилия Цвингли были напрасны. После многочасовых переговоров они распрощались. Цвингли же, чтобы избежать огласки, вновь под покровом ночи покинул город. Со многими слезами он прощался со своим юным другом Буллингером, предчувствуя, что он в последний раз заключает его в свои объятия. Со словами: "Храни тебя Бог, дорогой Генрих! Будь верен Господу Иисусу Христу и Его Церкви!" - он простился с ним с печалью на сердце.

Война начинается

Вновь и вновь предпринимались усилия к примирению, но все они разбивались о непоколебимую твердость лесных кантонов. Когда им предложили вновь ввести в силу мирный договор 1529 года, то они гордо отвергли это, объявив: "Мы лучше примем смерть, нежели хоть малейшим из нашей веры пожертвуем!" Они уже приняли решение: вопрос о религии предать силе оружия. И пока при бесплодных попытках среди реформаторов множились разногласия, для этих кантонов предоставились время и возможность настроиться на мужество и храбрость на войне, а так же хорошо вооружиться к ней. Буквально исполнилось то, что Цвингли предвидел своей прозорливостью. Когда католики сочли, что они уже достаточно подготовились, то 6 октября 1531 года они развернули свои знамена. Вожди были тесно связаны между собой и имели великую поддержку в народе, который горел страстью отомстить тем, кто отнял у них пропитание и теперь вот посягал на их религию.

Лагерь реформаторов представлял прямо противоположную картину. Вожди здесь были разрознены, не едины, нерешительны, исполнены сомнения и страха. Народ был недоволен и не хотел войны. В таких обстоятельствах не могло происходить никаких решительных действий. "Только не нужно спешки, - говорило подавляющее большинство, - пять кантонов еще одумаются; слухи об их вооружении неверны." Так успокаивали они себя, склоняясь к сладкому сну. Католические же кантоны прилагали все усилия к тому, чтобы в полнейшей тишине основательно подготовиться к нападению, чтобы с чудовищной беспощадностью уничтожить беспечных. Связи между Цюрихом и пятью кантонами были прерваны, все дороги тщательно охранялись. Погибель посягнувших на старую религию должна была застигнуть их внезапно.

Пять кантонов через своего уполномоченного возвестили 8 октября городу Цюриху так называемый вечный союз. Это было равнозначно объявлению войны. В нездоровом ослеплении совет и народ все еще не могли поверить тому, что их противники действительно серьезно действуют. Те же не теряли ни минуты времени. Уже на следующий день восемь тысяч, выслушав мессу, двинулись к границам Цюриха. С другой стороны приближалась итальянская армия, которую снарядил папа в помощь своим верным детям против несчастного кантона. Уже под вечер 9 октября авангард католической армии приступил к исполнению своих прямых обязанностей. Когда солдаты обнаружили в церквях следы разрушения алтарей и икон, в них вспыхнула ярость. С дикими проклятиями и издевательствами рассыпались они по земле, грабя и уничтожая все, что попадалось им на пути. Жители кантона, одержимые паническим страхом, в диком бегстве побросали свои деревни и жилища и устремились в Цюрих.

Нерешительность городского совета

Вестник за вестником приходили в Цюрих, принося сообщения о страшном нападении католических кантонов. Од- нако непостижимым образом все это принималось за преувеличение, так сказать, "много шума из ничего". Был срочно созван совет, но некоторые советники даже не сочли необходимым явиться на него. Вместо того, чтобы немедленно забить сигнал бедствия и призвать жителей города к оружию, они успокоились тем, что послали двух советников в Каппель и в Бремгартен, чтобы удостовериться, действительно ли дело обстоит так серьезно. "Пять кантонов подняли некоторый шум, - говорили они, - чтобы устрашить нас и побудить к снятию эмбарго." И спокойно ушли спать. Но с рассветом беззаботно спящие были резко подняты со своих постелей. Их пробуждение было страшным. "Враг уже перешел границу и овладел Хитцкильхом", - возвестили городу вернувшиеся двое советников. И даже такое ужасное сообщение не могло встряхнуть городской совет от беспечности и нерешительности. Едва он смог набраться духу, чтобы собрать шестьсот человек с шестью пушками и направить их в Каппель, дав им задание воспрепятствовать продвижению врага. Целый день прошел в пространных совещаниях и бесполезных разговорах. Так было растрачено драгоценнейшее время на пустоту. Наконец, к семи часам вечера было принято решение вострубить в городе и кантоне сигнал бедствия. Но было уже поздно. Судьба Цюриха уже была предрешена. Жители уже предчувствовали это. Всю ночь они не могли сомкнуть глаз, они плакали и воссылали к Богу молитвы. Кругом бушевал свирепый ураган, взымая пенистые волны человеческого моря, а в Цюрихе все громче разносились сигналы бедствия. На следующее утро они собрались с духом, и около 10 часов 700 человек двинулось на Каппель. Их проповедник Цвингли по повелению совета вышел с ними как их духовный боевой предводитель. С раненным, кровоточащим от предчувствия сердцем простился он со своей верной любимой женой; он знал, что сам и многие другие отличные воины шли в последний роковой путь. И все же он находил в себе силы утешать себя и ее. "Бог, - говорил он ей, - не оставит своих рабов. Он будет на вашей стороне, хотя уже все кажется проигранным. Мое упование лишь на единого Бога, не на людей! Я склоняюсь под Его всемогущую волю!"

Битва при Каппеле, смерть Цвингли

Не четыре тысячи воинов, как было решено раньше, но только семьсот и притом плохо вооруженных, вышли из Цюриха против врага. Завершающий шествие Цвингли, выйдя из города, пал на свои колени, и далеко была слышна его горячая молитва за Церковь Божью и за Его дело. Еще не дойдя до Каппеля, который находился от Цюриха на расстоянии всего трех миль, воинам был слышен сильный гром канонады. Битва уже началась. Цюрихцы удвоили скорость своего шествия, но несмотря на усилия, продвигались вперед все же медленно. Дорога, ведущая через альпийские выступы, создавала для военных орудий почти непреодолимые препятствия. Наконец, армия достигла вершины горы. Цвингли стоял во главе этой кучки и воодушевленно призывал: "Вперед! Поспешим на помощь нашим братьям!"

Спуск происходил гораздо быстрее, чем восхождение. Быстро достигли они поля боя и, несмотря на большую разницу в численности солдат, цюрихцы смело и бесстрашно кинулись в бой. Их оружие произвело в рядах католиков большое замешательство. Тогда один отважный воин из кантона Ури с тремястами добровольцев зашел с левого фланга цюрихцев. Как же он был изумлен, когда увидел перед собой маленькую кучку врагов. Под укрытием густого букового леса ему с его воинами удалось незаметно подкрасться. Неожиданно весьма с близкого расстояния они открыли огонь и с криком: "Долой еретиков и истребителей икон!" - ринулись на дрогнувшие ряды протестантов.

Цюрихцы, оказавшись с двух сторон под ударом превосходящего великим множеством врага, потерпели кровавое поражение. Пал цвет Цюриха. "Ядро цюрихского гражданства, семь представителей малого совета, 19 от совета двухсот, 65 горожан, 417 от округи, отцы среди своих сыновей, братья среди своих братьев лежали окровавленные и бездыханные на поле боя." 55 проповедников пало среди пораженных. Громогласнее и еще выразительнее Бог едва ли бы мог проявить Свое неблаговоление к нечестивому единению церкви с миром, меча духовного с плотским. Это случилось 11 октября 1531 года.

Однако смерть ни одного из павших не поразила так все дело Реформации и всю Швейцарию, как смерть Ульриха Цвингли. Несчастная вдова в этом бою потеряла не только своего мужа, но и одареннейшего своего сына от первого брака, зятя, шурина и брата. Цвингли в самом разгаре боя получил оглушительный удар камнем в голову в том самый момент, когда склонился над умирающим, чтобы утешить и укрепить его в вере, так что он на некоторое мгновение потерял сознание. Он быстро пришел в себя, но едва он поднялся с земли, как тут же получил несколько ударов копьем. Смертельно обессиленный, он прислонился к стволу груши. Там лежал он некоторое время со скрещенными руками, взирая на небо. Губы его шевелились в молитве. Таким нашли его враги после боя. Они потребовали от умирающего, чтобы он призвал имя Девы Марии, но он энергично отрицательно покачал головой. Тогда один из предводителей из Унтервальдена нанес ему смертельный удар с возгласом: "Подыхай, неисправимый еретик!" Последними словами Цвингли были: "Тело вы можете убить, но только не дух!" Тело его католики четвертовали, сожгли до пепла, смешали со свиным навозом и развеяли.

Заключительные штрихи к жизни Цвингли

Так печально завершилась жизнь великого швейцарского реформатора, которого, вне сомнения, Сам Бог призвал к служению, которого милосердно вел и употреблял для Своей славы до тех пор, пока он находился на пути веры и благодати. Но когда Цвингли ступил на поприще политики, когда он забыл, что "никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтоб угодить своему военачальнику" (2 Тим. 2,4), тогда он запутался. Он, правда, восстал против эмбарго, однако выступал за открытую честную борьбу за позор, наносимый отечеству прежде всего злословиями и угнетениями со стороны католиков, стремясь положить этому конец. Цвингли стремился дело Божье устраивать силой острия меча, а потому и постигли его слова Господни: "Все, взявшие меч, мечом погибнут." И все же ему, едва ли не первым выступившему из мрака папства, которое опиралось на меч и насилие, считавшему своим долгом как сына свободного швейцарского отечества, защищать свою землю, намного простительней заблуждение в стремлении соединить два взаимоисключающих начала Божественного и мирского, чем многим христианам наших дней.

Как же величествен Цвингли, пока он выступает одиноким, как реформатор! Бог был с ним и благословлял его труд! Сияющие лучи Евангелия широко освещали через него просторы Швейцарии. Но после битвы при Каппеле, после которой последовала новая кровопролитная битва с таким же роковым исходом, Реформацию в немецкой Швейцарии облекли в смирительную рубашку. 16 ноября стало датой в высшей степени унизительной для Цюриха и Реформации. В этот день был принят договор, который гласил: "Во имя всевышнего святого и божественного Триединства! Мы, цюрихцы, должны и хотим наших дорогих членов конфедерации пяти кантонов, их дорогих сограждан из Валлиса и всех духовных и мирских подданных оставить при их истинной, несомненно христианской вере и отказаться от всяких злых намерений хитрости и обмана. Мы от пяти кантонов всех их союзников оставляем при их вере." Таким образом, римская церковь официально признавалась как истинная Церковь Христа, которая согласилась терпеть евангельских христиан только ради сохранения мира. Границы, по которым проходила реформа, и поныне остались примерно такими же. Господь мог пребывать с делом Реформации лишь до тех пор, пока оно проводилось духовной силой на основании Слова Божьего.

Цвингли ушел в вечность в возрасте 48 лет, в полном расцвете своих духовных и физических сил. Как бы блестяще мог послужить делу Реформации в Швейцарии да и во всей Европе человек с такими чрезвычайными способностями и знаниями, с такой горячей преданностью, если бы он в своих действиях опирался только на Слово Божие!

На место Цвингли в Цюрихе заступил молодой Буллингер. Сорок долгих лет он учил верующих и трудился в их благословение как проповедник и профессор теологии. Той несчастной осенью 1531 года погасло другое яркое светило Реформации: умер миролюбивый, мягкий, преданный Богу Эколампадиус, последовав за своим другом Цвингли с огорченным сердцем. Когда он почувствовал приближение своего конца, то собрал вокруг себя своих друзей и коллег и торжественно наставлял их быть твердыми, непоколебимыми, всегда подвизаться за дело Господне, чтобы Бог еще более был прославлен и дело Христа быстрее продвигалось вперед через их непорочность и верность. Затем он упокоился от трудов своих. В Базеле на его место заступил ученый и праведный Освальд Миконий.

Далее: Глава 2-18

Реформация в Германии. Краткий обзор. Дальнейшее продвижение Евангелия в Германии. Выдающиеся люди сходят с арены. Женитьба Лютера. Лютер в кругу семьи. Последний год жизни Лютера. Смерть Лютера. Заключительное слово о жизни и деятельности Лютера.

Назад: Глава 2-16

Повсеместный прогресс реформ. Отмена мессы. Празднование вечери. Реформация в Берне. Монахини из Кенигсфельда. Конференция в Бадене. Открытие конференции. Большая конференция в Берне. Сопротивление Рима. Открытие конференции. Последствия конференции. Благодать Евангелия. Реформация в Базеле. Народ опережает правительство. Уничтожение икон. Последствия революции.

Оглавление