• Евангелие

• О Церкви

• Назидание

• Учение

• О сайте

• Контакты

• Ссылки

Андре Миллер. "История христианской Церкви"

ПЕРВЫЙ ТОМ. Глава 19

Правление Григория Седьмого

В начале одиннадцатого столетия вблизи тосканского города Сиены родился Гильдебранд, который позднее стал папой под именем Григория Седьмого. Он был весьма знаменит. Еще в раннем возрасте он получил неизгладимое впечатление от аскетической монашеской жизни. Когда позднее он сам вступил в один орден, то очень сильно был разочарован испорченностью итальянских монахов, так что принял решение податься в северную Европу. Он перешел Альпы и пристал к монастырю в Клуни, что в Бургундии, многочисленные обитатели которого были известны богатством и своей благочестивой жизнью.

В 1049 году появился Бруно, епископ из Товла, с великолепной свитой и многочисленным сопровождением у ворот монастыря Клуни и просил оказать им гостеприимство. Бруно был родственником Генриха Третьего, тогдашнего короля Германии, и он определил ему взойти на свободный престол Петра. Гильдебранд, который к тому времени стал настоятелем монастыря, вскоре достиг большого влияния на своего высокопоставленного гостя. Он пытался убедить Бруно, что тот поступит очень неверно, если примет назначение на папство из рук мирян, и понуждал его снять великолепные одеяния папы, в которые тот был уже облечен, и направиться в Рим, как путешественник и паломник, чтобы там принять от духовенства и от народа назначение на папство, так, чтобы ни один мирянин не мог осудить это. Высокое мнение Гильдебранда о церковных достоинствах и правах убедили епископа, который легко поддавался на советы других. Он поддался на уговоры, снял с себя великолепную одежду, облекся в простую одежду путешественника и в сопровождении Гильдебранда пошел в Рим.

Впечатление, которое произвел такой поступок, чрезвычайно пошло на пользу Бруно. Ни один пример помпезного священнического или кесаревского блеска не имел такого влияния на народ. Как рассказывают, на пути Бруно происходили разные чудеса. Среди других чудес - возвратившиеся в свои берега после его молитвы разлившиеся потоки реки по его молитве. При всеобщем одобрении он был провозглашен в Риме папой Львом Девятым. Гильдебранд был тотчас вознагражден за свои услуги. Он получил головной убор кардинала и, кроме того, высокую почетную должность суб-диакона в Риме. С этого момента он стал, в сущности, папой, проводником папской политики.

Характерные противоречия

Именно как раз в это время мы встречаем в характере и поведении церковных вождей народа убедительное доказательство сатанинской хитрости - чрезвычайно вычурные, бросающиеся в глаза противоречия. В то время, как все стремление Гильдебранда было направлено на то, чтобы подчинить себе весь мир, другие обращали на самих себя величайшие жестокости, чтобы заставить замолчать в своей внутренности бушующие мирские страсти.

Так, например, Петр Даминиани, епископ из Остии, был весьма строгим аскетом. Втайне от других он одевался во вретище, постился, бодрствовал, молился, чтобы обуздать свои плотские страсти. Он вставал среди ночи и входил в воду протекающей мимо реки и оставался там так долго, пока его тело не каменело от холода, затем остаток ночи он проводил в церкви в чтении псалмов. Целью, ради которой он так мучил себя, было достижение достойного священства и применение к себе строгой церковной дисциплины. Враг душ человеческих знал, как ввести римскую церковь в заблуждение. Все же самым великим героем в борьбе против бедной невинной плоти мы должны назвать монаха Доминика. Сатана знал, что от глаз обманутого нужно скрыть разницу между плотью и делами плоти. Доминик всегда носил на своем теле металлическую кирасу, тесно облегающую все тело, и он только тогда снимал ее, когда хотел бичевать себя. Его тело и его руки обтягивали кольца, на его шее висела тяжелая цепь, его одежда клочьями свисала с его плеча, его пища состояла из скудного питания, тело его в результате такого бичевания стало черньм, как тело негра. Его обыкновением было дважды в день читать псалмы. Во время этого он бичевал себя обеими руками, и на десять псалмов приходилось тысяча ударов. Три тысячи ударов приходилось во время покаяния за год. Чтение всех псалмов и постоянное самобичевание в течение всего чтения приходилось на время покаяния за пять лет. Во времена поста или при возможности особых упражнений в покаянии ежедневное бичевание было в три псалма. Этот удивительный человек заходил так далеко, что в течение шести дней он бывал под бичеванием двадцать раз при чтении псалмов, что было равно столетнему покаянию. Однажды, в начале времени поста он просил, чтобы на него могло быть возложено покаяние за тысячу лет и уже перед пасхой он справился с этим заданием.

Полагали, что эти бичевания и упражнения в покаянии имеют силу покрывать грехи других. Появилось понятие усперэрогации, или же страхующих дел, это и стало позднее основанием для продажи индульгенций, о чем мы позднее будем говорить много и подробно. В 1062 году смерть прервала печальные заблуждения несчастного.

Сейчас мы обращаемся к совершенно противоположно- му характеру. Сатана ко всем имеет свой подход. Среди церковных вождей того времени было много людей, которые, подобно языческим военачальникам, привыкли окружать себя множеством вооруженных мечами и копьями воинов. Ежедневно проводились военные игры и пиршества, гостями же на них были сладострастные фавориты и епископы, а столы прогибались под тяжестью избраннейших блюд. Излишества, разврат и разгул страстей налагали свою руку на дворцы богатых прелатов. Преступления Рима были настолько велики, что составители истории, щадя чувства своих читателей, обычно покрывают завесой ужасные зрелища. Здесь мы отметим только то, что за период времени в сто пятьдесят лет было убито два папы, пятеро высланы в изгнание, четверо были смещены с поста, трое отказались по собственному желанию от их опасного положения. Некоторые были возведены на престол Петра силою оружия, другие же деньгами получали тиару (папскую корону) из рук кесарских любовниц или любовников. Врата ада были широко распахнуты и их злые духи проникли в сердцевину католицизма, чтобы творить чудовищные дела беззакония. Однако возвратимся вновь к истории Гильдебранда.

Григорий и церковная независимость

День, когда антихрист по действию сатаны будет превозноситься выше всего, называемого Богом или святынею, когда "в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за бога" (2 Фес. 2), еще не настал, однако в жизни и характере Григория Седьмого нам явственно представлен образец шедевра сатаны. Мы бы охотно предали забвению его историю, если бы это было возможно. Ни в едином его поступке как высшего вождя церкви невозможно обнаружить ни единого лучика Божьей благодати, невозможно найти даже намека на человеческую или Божью любовь, однако он надменнейшим образом богохульными словами говорит о самом себе как о преемнике Петра в воплощенной гордости, надменности, нетерпимости антихриста. Его речь между тем приобретает такой характер, будто бы это исходит непосредственно от Самого Бога, он совершенно похож на богохульного "человека греха, сына погибели"!

Со времени его прибытия в Рим как спутника Бруно до его вступления на престол папы, а именно: в течение времени в 24 года он был руководящим центром всего Ватикана. Однако этим он не был доволен и стремился быстрее, как это только возможно, достичь высшего положения. Более чем человеческим проникновением он исследовал взаимоотношения между церковью и государством и их двухстороннее состояние. Ничего из того, что совершается в Европе, не прошло мимо его зорких глаз, притом он был великим знатоком человеческой натуры. В нем непрерывно созревал властный смелый план сосредоточить всю власть в единых руках папы. Когда же он достиг папского трона и в его личности сосредоточилась ответственность и власть, о которой он долгое время думал с вожделением, то он выступил с этим планом открыто. С самого начала его явной целью было сделать духовенство абсолютно свободным и независимым от кесарского и вообще от какого-либо мирского вмешательства. На основании этой независимости он смело утверждал, что духовный авторитет стоит выше и имеет несравненно большие права перед государственным. Такие надменные утверждения привели римскую церковь к тому, что она уполномочила себя в лице папы быть господином над западной Европой, над всеми земными государствами да и над всеми государствами мира. Приведем только выдержку из так называемого "диктата Григория", чтобы доказать вышесказанное.

Диктат Григория

Мы можем привести только несколько предложений из диктата Григория и этого будет достаточно для того, чтобы наш читатель познакомился с их сутью и имел представление о человеке, издавшем их, о духе, которым было одержимо папство. "Это незыблемо: римский понтифекс (первосвященник, то есть папа) есть повсеместный епископ и во всем мире не может быть имени, равного его. Ему одному дозволено смещать или вновь назначать епископов. Он может смещать их даже в том случае, если они при этом не присутствуют, он может смещать их без созыва синода. Он один имеет право составлять новые законы церкви, разделять или объединять епископов или переводить на другое место. Все вожди обязаны целовать его ноги. Он имеет право смещать кесаря и подчиненных, увольнять от их обязанностей. В его руках находится совет по вопросам войны и мира и по всех спорам о преемственности трона, где все государства рассматриваются, как ленные поместья престола Петра. С его разрешения подчиненные должны обвинять своих государей. Ни один собор не может быть назван всемирным, если он не проводится под его руководством. Римская церковь не ошибалась и, по свидетельству Писания, никогда не может ошибаться. Папа превозносится над всяким государством и через достоинства города Петра имеет безупречную, не подлежащую никакому сомнению святость. Церковь не должна быть рабыней кесаря, но должна быть госпожой его. Если ей дана власть от Бога связывать или разрешать на небе, то тем более эта власть в ее руках здесь на земле."

Все это было наивысшей целью Гильдебранда (Григория), к которой он стремился. Он давно уже предполагал, что для достижения ее потребуются реформы. Однако он был человеком, который сам составит их и проведет в жизнь. Как только папская власть оказалась в его руках, он приступил к этому со всей энергией своего непреклонного характера.

Реформы Григория

В конце первого года своего папства (март 1074) Григорий созвал в Риме великий собор, чтобы объявить духовную войну обоим пророкам европейского духовенства, которые в то время выступали, непреодолимо препятствуя введению в жизнь его теократических планов. (Теократия - это форма правления, при которой политическая власть принадлежит жрецам или духовенству). Это были так называемая симония (продажа и купля должностей) — недостойное обращение с духовными положениями - и конкубинат священников. Многие благосклонно относились к церковным преобразованиям, к которым стремился Григорий, но они были против целибата (безбрачие католического духовенства), как жестокого и несправедливого, тогда как с одинаковой жестокостью осуждались самые благочестивые брачные узы духовенства и безнравственный разврат. Вышеуказанный же собор церквей постановил:

1. Ни один священник не имеет права жениться.

2. Все женатые должны отпустить их жен или лишиться должности.

3. В дальнейшем никто не может получить церковную должность, если сначала не даст обет безбрачия.

Уже и ранее многие отцы церкви пытались провести параллель между строгим безбрачием и святостью и убеждали людей в том, чтобы все, которые посвящают себя церкви, бежали мирских порочных брачных связей. И некоторые папы также уже отстаивали целибат, однако он соблюдался в те времена только в строгости монастырей. Вне границ Италии, пожалуй, нигде целибат не был возведен в закон. Но теперь Григорий, заботясь о своем безраздельном господстве, поднял свой зычный угрожающий голос, и он был услышан от Ватикана до самых отдаленных границ латинского христианства. Он посылал письма к архиепископам, вождям, властителям и ко всем государственным служащим всех чинов и приказывал им под угрозой великого наказания или вечного осуждения отстранить всех женатых диаконов и изгнать их, таким образом прекратив осквернение ими священной должности. Эти письма были полны проклятий в адрес тех, кто посмел бы противостоять папским указаниям. Поскольку Григорий определил себе место Бога, то он писал: "Как могут обрести прощение грехов те, кто пренебрегает человеком, который имеет власть открыть врата небесные или закрыть их перед всеми, как только он пожелает? Пусть знают такие, что они призывают на свою голову Божий гнев и тем попадают под проклятие апостольское, вместо того, чтобы пожинать милость и благословение, которые святой Петр готов потоками изливать на них? Да будут уверены все, что ни правитель, ни прелат не избежит суда за грех, если он не осудит со всей строгостью всякого рода симонию и не изгонит и не проклянет женатых священников. Все прислушивающиеся к голосу плотского сострадания и земной любви, или дающие увлечь себя какими-либо мирскими побуждениями, удерживая меч в церкви Божией от пролития крови, наконец, все, предающиеся бездействию, когда эти подлежащие проклятию ереси пускают глубокие корни в религии... все без исключения должны быть причислены к соучастникам еретиков, как лицемеры и обманщики." (Грейнвуд. Кафедра Петра. Том 4).

Целибат и симония

Обнародование этого диктата, само собой разумеется, вызвало во всем христианстве страшное волнение и смятение. Брак до этого момента, будь он законный или незаконный, был правилом, был общепринят, целибат же исключение. Несправедливость эдикта делало это тем невыносимее. Он с одинаковой жестокостью обрушился как на честных, так и на безнравственных и штамповал их всех равно как виноватых, так практикующих конкубинат (незаконное супружество). Мы вынуждены предоставить волю силе воображения наших читателей, чтобы они представили картину того, что смог сделать этот папский эдикт над тысячами и тысячами счастливых браков. Он разрушал честные браки, разъединил то, что сочетал Бог, изгонял жен и детей из дорогих им отеческих домов, давая повод печальным скандалам, везде чиня бедствие и горе. Особенно впали в отчаяние женщины. Но чем сильнее было сопротивление, тем громогласнее звучало папское проклятие против всех, кто медлил исполнить категорический приказ папы. Непокорные были переданы во власть мирских правителей, их везде гнали, их имущество конфисковывали, они были преданы всякого рода страданиям. Послушаем, как говорит папа в одном из своих писем о тех, которые медлили с исполнением его приказа: "Всякий, советующийся с плотью и кровью, подвержен сомнению или медлит, есть плотской. Он уже проклят. Он не имеет части в деле Господнем, он есть высохшая ветвь, немой пес, раково больной член, неверный слуга, мнимо святой и обманщик."

Поскольку европейские правители не имели отваги и желания заступиться за бедных женщин и семьи духовенства, то папа вскоре выиграл бой. Многие развратные священники были рады одним махом освободиться от всех обязанностей, которое натворило их нечестие на злых путях.

Борьба, вызванная вторым постановлением об искоренении симонии, была намного тяжелей и продвигалась к победе с большим трудом. Она продолжалась в течении многих лет и ввергла церковь и государство во многие тяжкие осложнения.

Грех симонии, или взяточничества, достиг своего апогея в одиннадцатом веке, в то самое время, когда феодальная система была в полном расцвете. История повествует нам, что в то время духовные должности, начиная с престола Петра и кончая малыми положениями блюстителей душ, оценивались определенной суммой и были предметом купли-продажи. Сам римский епископский сан в те времена был настолько подвержен таким печальным действиям, что его результатом стало наличие трех пап: Бенедикта Девятого, Сильвестра Третьего и Григория Шестого, из которых первый восседал в Латеране, второй в Ватикане, третий в соборе Марии. Скандал между этими тремя папами и их приверженцами наконец стал таким ярым и ожесточенным, что итальянцы вынуждены были призвать немецкого короля Генриха Третьего, чтобы тот разрешил спор. На соборе, состоявшемся в 1044 году в Сутри, были изложены доказательства непрекращающейся безнравственности и разврата, а также явной симонии всех трех пап. Кто из них сегодня был бы признан законным преемником престола Петра, мы не знаем. Одно ясно, что все они были одержимы теми же помыслами, как Симон волхв, "который помыслил дар Божий получить за деньги" (Деян. 8,20).

Не могло того быть, чтобы зло, так явно проникшее в верхние слои церкви и наложившие свою лапу на носителей высших санов, на проникло бы и в нижние слои и не накладывало бы свой отпечаток и на все духовенство. Если епископ думал, что ему должно будет уплатить высокую цену за сан епископства, то он, стремясь избежать больших затрат, поднимал цену за должность стоящим в его распоряжении более низким чинам духовенства. Высшие церковные вожди, таким образом, оскорбительнейше поступали с доходом от прихода, который стал предметом далеко идущей спекуляции. Такое печальное положение открывало двери церкви самым отъявленным мошенникам. Миряне без воспитания или без религии, необразованные грубые варвары покупали себе духовное служение и, таким образом, насилием проникали в ряды духовенства. Едва ли есть необходимость говорить о том, что они принесли с собой разврат, невежество, неверие и суеверие. Нечестие и разврат через грех симонии врывались и через двери, и через ворота.

Происхождение симонии

До тех пор, пока церковь была бедной, гонимой и поносимой, никто не помышлял пускаться в погоню за церковными санами. Но как только она объединилась с государством, и богатства мира начали стекаться в церковную казну, искушение посвятить себя церковной службе, чтобы заиметь на этом основании выгоду и права, весьма увеличилось.

В первые столетия епископ избирался духовенством и народом своего прихода. С течением времени избрание епископов приобрело такое значение, что они начали смотреть на себя, как на мирских господ, даже как на правителей, присваивая себе решающее слово и права на поправки. Сам Карл Великий стал в этом отношении примером для подражания, облекая своих сыновей в высокие церковные саны. Таким образом, первоначальное право обретения церковной должности стало пренебрегаться. Важнейшие места и должности либо отдавались любимцам власть имущих, либо открыто становились предметом купли-продажи, не принимая во внимание интересы церкви или характер, нрав или образование претендующего на должность. Обычай, ставший всеобъемлющим во времена феодализма делать подарки и повышения в должности вождям и феодалам, был принят также и в церковной среде. Когда умирал какой-нибудь епископ или аббат, обычно сначала уведомляли правителя, что освободилось место, а потом посох и место умершего епископа передавали во власть мирского начальства. Новоизбранный епископ или аббат по всеобщему обыкновению был обязан сделать солидный подарок или же явить какой-либо знак своей признательности. Этот обычай с течением времени стал роковым, потому что дары или жертвы, которые вначале были добровольными, как дар почтительности, в конце концов превратились в определенную цену купли должности. С этим связан также знаменитый вопрос инвеституры (дословно: облачение), потому что введение епископа на его должность через предоставление ему кольца и жезла происходило через мирское правительство. Кольцо было символом сокровенного брачного единства епископа со своей паствой, жезл же его - скипетр в духовной области. Инвеститура давала право на временные владения и на доходы от прихода. Она не была освящением епископа или аббата (это относилось к папству), но это давало разрешение исполнять свои служебные обязанности в границах своей округи и, конечно же, под покровительством гражданской власти. Многие епископские престолы были наделены неограниченными царственными правами в пределах своей области. Епископства и аббатства мало-помалу превращались в княжества и графства, и церковные высокопоставленные особы принимали значительное участие в гражданских должностях, восседали на государственных конференциях и съездах с правом голоса. Во времена феодализма епископы стояли на той же ступени, на которой находилась государственная знать, во всяком случае, они были равны. "Во всяком городе, - пишет Милман - епископ был если не самым главным, то, во всяком случае, равным по рангу с первым, вне города он был господином над всей вверенной ему землей. Архиепископы были почти равны властелину, царю. Кто не предпочел бы положение, авторитет и вес архиепископа Хинкмара из г.Реймса перед тогдашним слабым королем Каролингии?"

Высшее духовенство тем временем в отношении куплипродажи духовных должностей между его патронатами ни в каком не уступало мирским властелинам. Епископы и аббаты ради личного обогащения продавали без стыда и совести входящие в их подчинение церкви за огромную цену. Что достигалось недостойными средствами, то служило недостойным целям. Это было чудовищное состояние дел в церкви и в государстве, вступление на священную должность обычно имело корыстные нечестивые побуждения, когда Гильдебранд издал свой знаменитый приказ против симонии и права инвеституры при поддержке мирских правителей, знати и господ.

Григорий и инвеститура

Вхождение епископа или аббата на должность через передачу кольца и жезла при участии европейских королей, кесарей или вождей, возможно, практиковалось уже до времен Хлодвига. Этот обычай, когда мы говорим об отношении церкви к государству и изначальных истоках этого права, имел вид справедливости и правомерности, хотя подобное смешение духовной и мирской власти было в высшей степени недостойно духовенства и для обеих сторон было губительным. "Когда первые завоеватели запада, пишет Вадингтон, - дары церкви превращали в свои владения, были люди, которые, предвкушая вступление во владения, были обязаны явиться во дворец и принести клятву в верности и покорности королю и принять из его рук символ, который удостоверял передачу владений во временное пользование. Эта церемония награждения царскими ленными поместьями, невзирая на то, награждается ли духовное лицо или мирянин, была названа инвеститурой. Когда же позднее вожди присвоили себе право иметь прибыль от всех доходов духовенства, даже от таких, которые имели свое происхождение не от царских даров, они уже не делали никакой разницы между источниками доходов, но подвергали всех, кого они назначали, одинаковым ленным обязанностям и инвеститурным торжествам, в которых участвовали также и мирские господа."

В первые горячие времена покаяния или обращения завоеватели, начиная с Константина, имели обычай дарить монастырям и церквям часть от своих новых завоеваний. Однако все их дары были скромны по сравнению с дарами саксонского короля. При немецких королях состояние церкви умножалось чрезвычайно быстро и возросло изумительно. "Церкви в одиннадцатом и двенадцатом столетии, как повествует Грейнвуд, - имели великое число ленных поместий в вечном владении. Епископы и аббаты уже не были, как прежде, обогащаемы через передачу в собственность отдельных земельных участков или поместий, но получали в подарок целые местности и города, да и целые кантоны и графства. Так Отто Первый подарил магдебургскому монастырю разные деревни с принадлежащими им лесами и полями. Отто Второй передал церкви Ашафенбурга из королевских владений три крестьянских хозяйства со всеми их имуществами и землями. Документация передачи в текстовом отношении, по всей видимости, не очень-то отличалась от других документации в подобных случаях. И в действительности духовенство и мирские вассалы, несмотря на разницу их характеров и призвания, имели одинаковое мнение об обязанностях их по отношению к ленным поместьям. Епископы и аббаты брались за оружие, выступали во главе воинства, вассалов и ленных людей и шли на поле боя, чтобы исполнить долг, связанный с дарственным владением. Высшие церковные вожди были далеки от мысли удержать себя вдали от исполнения этих обязанностей, так диаметрально противоположных их вероисповеданию. Они с удовольствием примыкали к подобным военным походам и показывали себя на полях с такой храбростью, что было бы достойно славы отважнейших бойцов."

Так обстояли дела, когда Гильдебранд издал свой знаменитый эдикт против мирской инвеституры. План его состоял в том, чтобы низложить все притязания мирян на вмешательство в дела духовенства в служении и отнять от правителей право инвеституры, которое принадлежало им по закону и многовековой традиции и рассматривалось как важнейшая привилегия венценосцев. Здесь разгорелась разъяреннейшая борьба между европейскими властелинами и гордым духовенством Ватикана в Риме, борьба, подобную которой едва ли можно найти еще в летописях.

Григорий и Генрих Четвертый

Зоркое, неусыпное око папства уже долгое время наблюдало за духом событий, происходящих внутри всеобщего христианства. Ему была хорошо знакома внутренняя и политическая жизнь, оно прекрасно знало слабости и силу всех народов. Это видно по тому, как оно в духовной борьбе сегодня приспосабливается к сильному, а завтра всю свою мощь обращает на слабого. От слабого французского короля папа пренебрежительными, оскорбительными словами потребовал якобы принадлежащую ему издревле по праву дань от него, так называемый трибут. "Карл Великий - говорил он - был сборщиком податей для папы и подарил апостолу саксонское государство." Но перед грозным королем Англии и Нормандии Вильгельмом Завоевателем речь его звучит заискивающе. Гордый норманн утверждал свою независимость, назначал епископов и аббатов, как ему было благоугодно, и был таким же безграничным властелином как над церковными, так и над мирскими своими вассалами.

В Испании и в северной Европе Григорий выступал с надменностью и имел большой успех. Всю свою власть он в основном направил против немецкого государства. Он желал помериться силами с тогдашним королем Генрихом Четвертым. Если ему удастся смирить самого высокопоставленного и надменного монарха, наследника кесарей, то победа над другими государствами станет легко достижимой.

Молодость и неопытность Генриха, его сумбурное воспитание, непрерывные мятежи немецких вождей, беспокойство и волнения, которые сопутствовали стране в продолжение опекунского правления, вдохновили предприимчивых епископов на претворение своих дерзких планов. Решения собора от 1074 года против всеобщего греха симонии и вступления в брак духовенства настоятельным образом были доведены до сведения короля. Лукавый и хитрый папа стремился при всякой возможности льстиво засвидетельствовать о своей верности и дружбе к Генриху. Он наставлял его, как отец, возвратиться в объятия матери, святой римской церкви, чтобы управлять государствами более достойным и успешным образом, чем до сих пор, отказаться от продажи духовных должностей и оказывать своему духовному главе подобающую покорность.

Король принял посланников папы самым любезным образом, похвалил его ревность в деле церкви и вообще говорил в весьма раболепном тоне. Однако Григорий не удовлетворился еще ничего не говорящей похвалой и явным покаянием. Он теперь просил о дозволении ему, как высшему судье, при возможности созвать собор в Германии, чтобы выявить и устранить духовенство, поддерживающее симонию. Однако ни Генрих, ни епископы не имели желания разрешить посланникам папы созыв собора в Германии с такой целью. Духовенство опасалось тщательного и строгого контроля со стороны Григория, Генрих боялся лишиться своих ленных прав. Однако неистовая ревность честолюбивых священников не допускала промедления и не отступала ни перед каким противоборством.

В следующем (1075) году папа созвал в Риме второй собор, где он предопределил наказание, исполнение которого он связывал с созывом следующего собора в Германии. Во главе римского духовенства, полностью преданного ему, он решил вырвать с корнем, окончательно истребить порок симонии. При этой возможности он высказался против некоторых фаворитов Генриха, объявив им отлучение от церкви, он снял с должности архиепископов из Бремена, а также епископов из Страсбурга, Шпейера и Бамберга, далее, некоторых ломбардских епископов и пятерых имеющих доступ во дворец руководителей церквей, которым сам Генрих помогал при продаже должности. А также он установил, что всякий, кто отважится получить епископство или аббатство, или принять инвеституру их рук не имеющего духовного сана, должен быть отлучен от церкви. Генрих вновь в известной степени засвидетельствовал о своем раскаянии, признался в наличии симонии и обещал впредь не содействовать этому, но при этом сообщил папе, что он никогда никому не отдаст своего права назначать епископов и аббатов. В отношении связанной с этим вопросом инвеституры он высказался подобным же образом. Григорий, обозленный непослушанием короля, в гневе на него за то, что тот без разрешения апостольского престола назначил епископов в Майланде и во многих других городах, послал ему приказ явиться в Рим и предстать на суд перед папой и синодом духовенства, чтобы держать ответ за все его преступления. Если он замедлит или воспротивится исполнить приказание, то папа грозил ему отлучением от церкви. Слушание дела было назначено на 22 февраля.

Так победоносный король Германии был вызван на суд, как преступник, чтобы держать ответ за свои неопределенные прегрешения и чтобы покориться законам, составление и исполнение которых судья присвоил себе. Все государственные дела должны были быть отложены, пока король стоял бы перед этим строгим судом. Промедление не разрешалось, и обвиняемому оставался только выбор: немедленно и покорно подчиниться или же принять приговор суда: свержение с престола и вечное проклятие.

Король, гордый правитель легко возбуждаемого нрава, впал в великое смятение, когда ему было передано оскорбительное повеление папы, и тотчас созвал собор немецких епископов в Вормс. Он имел намерение сместить папу, который объявил ему открытую войну. Собравшиеся прелаты наиосторожнейшим образом осудили поведение Григория, признали это недостойным такого высокого сана, свергли его и определили необходимость нового собора для выбора нового папы. Григорий был уведомлен об этом решении через посланников короля и его письмо, однако это был не такой человек, который дал бы запугать себя такими пустыми угрозами. На собрании из ста десяти епископов он снял с себя данный приговор и затем объявил об отлучении короля, объясняя, "что он лишается немецкого и итальянского государства и освобождается от клятвы верноподданства."

Король, сверженный папой

На собрании Григорий говорил следующее: "Итак, братья, нашим долгом является обнажить меч отмщения. Мы должны повернуть в прах врага Божьего и Его церкви, раздробить главу, поднявшуюся в надменности и гордости против основ истины и всей церкви, чтобы непокорный стал навозом на земле. Не бойся, малое стадо, говорит Господь, ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство (Лук. 12,32). Довольно долго вы терпели его, часто вразумляли и наставляли, да получит он теперь в полной мере должное за свое ожесточение!" Все собрание единодушно вторило: "Да твоя премудрость, святой отец, которая послана тебе по благодати Божьей, управляет миром в наши дни, чтобы произнести приговор на этого хулителя, этого венцоносного разбойника, этого тирана, этого изменника, чтобы он был повержен в прах и стал предостережением для грядущих поколений... Извлеки меч, произведи суд, чтобы возрадовался праведник, чтобы он восторжествовал, видя возмездие, и омыл руки свои в крови нечестивого" (см. Пс. 57,11). Затем следовал заочный приговор. Надменный священник, богохульным образом уподобляя себя Всевышнему, проявил постыдное лицемерие в высокопарных выражениях. После того, как он лживым образом заверил присутствующих, что он против своей воли взошел на папский престол, продолжил:

"В полном уповании на авторитет, который дан Богом заместителю Петра над всеми христианскими народами во славу и защиту церкви во Имя Отца и Сына и Святого Духа, а также властью и достоинством святого Петра объявляю короля Генриха, сына короля Генриха, за его беспримерное пренебрежение к церкви отлученным от правления Германией и Италией. Я освобождаю всех христиан от клятвы, которую они дали ему или еще произнесут клятву покорности ему, как королю... так как он отлучен от общения с церковью, потому что отверг наставления, направленные во благо ему... Потому я твоим именем связываю узами твоего проклятия, чтобы все народы знали и уразумели, что ты Петр, и что на тебе, как на камне, Сын Божий построил Свою церковь, и врата ада не одолеют ее."

Прежде чем синод был распущен, Григорий сочинил письма ко всем христианам с копией решения синода, где все люди объявлялись обязанными исполнить содержащиеся в этом решении повеления, особенно относительно низвержения и проклятия короля, "его лжеепископов и его порочных слуг", которые должны принять его к сведению и соблюдать строго, если отверженные захотят причислять себя к стаду благословенного Петра. Затем лжесвященник наставлял народ противостоять Генриху, сражаясь до крови, и осмелился сказать: "Бог Сам здесь наш Свидетель, что мы руководимся не стремлением временной выгоды, не какими-либо плотскими побуждениями наказать злого правителя и нечестивых священников, но все, что мы делаем, происходит по Его вниманию к нашему превознесенному служению, во славу и процветание апостольского престола. и т.д."

Война была теперь объявлена открыто. Действие повсеместно распространенного письма папы в стране, которая уже была разделена на враждующие лагеря, в народе, который был недоволен и склонен к мятежам, было чрезвычайно огромным. Церковь и государство распались на два огромных лагеря: одни становились на сторону короля, другие же на сторону папы. Разразилась великая гражданская война и свирепствовала семнадцать лет в римском государстве. Епископ восставал на епископа, народ на народ, и, как отмечает составитель истории, "земля досыта пила проливаемую кровь, гробы поглощали соразмерно и тех, кто предрек это бедствие, и тех, против кого оно было направлено." Вся Германия была охвачена беспорядками.

Швабские герцоги, вдохновленные посланниками папы, использовали всеобщую антипатию к Генриху и с оружием в руках выступили против вождей, которым клялись в верности. В то же время Григорий продолжал борьбу против своего противника - короля своими методами.

Чем дальше длилась война, тем более и более укреплялся папа, тогда как Генрих чувствовал, что он неуклонно слабеет. Проклятие Петра, казалось, изливается на всю страну. Сердце его оробело. Впав в отчаяние и сомнение в возможности своего дальнейшего победоносного сопротивления, так как вожди восстали против него, епископы и народ стали непокорны, Генрих наконец решил заключить перемирие с мятежными вождями. Было решено созвать государственное собрание в Аугсбурге и пригласить туда папу, чтобы разрешить претензии и жалобы обеих сторон.

Генрих отправляется в Италию

Низложенный король теперь был пойман в сети своего противника. Политика Григория оказалась победоносной. После того, как он вызвал всеобщее волнение, став причиной многих кровопролитий в непримиримой войне между Генрихом и государственными военачальниками, теперь он принял на себя роль миротворца. Лукавым образом он теперь писал к врагам короля: "Обходитесь мирно с Генрихом и оказывайте ему любовь, которая покрывает множество грехов." Вскоре суждено было выявиться, какого рода миротворчество и любовь обитали в Григории.

Положение короля было весьма отчаянным. Вся власть исчезла, да и знаки своего королевского достоинства он чувствовал утраченными. Он чувствовал, что от собрания своих мятежных вельмож и заклятых врагов добра ждать не приходилось и все же прибегнул к последнему, сомнительному средству. Он решил попытаться лично встретиться с. папой и пасть к его ногам, как раскаявшийся. С трудом собрал он у своих немногих друзей, которые у него еще оставвались, деньги, чтобы пуститься в дорогостоящее путешествие в Италию. Провожаемый своей женой и сыном и одним верным слугой, покинул он Шпейер среди суровой зимы. Сама природа, казалось, сговорилась с Григорием против несчастного правителя. Погода была необычайно суровой. Реки были скованы толстым льдом, глубокий снег покрывал Альпы. Притом еще все альпийские перевалы тщательно охранялись герцогами из Баварии и каринтийцами, врагами Генриха. Но как бы ни был опасен переход, он должен был быть совершен. В одном соглашении, которое было принято совместно Генрихом и правителями городов страны, было предусмотрено, что он должен в течение года со дня папского проклятия получить снятие этого проклятия. Если он достигнет этой цели полностью, то вельможи обещали собраться вновь под его знамена и принести клятву верности.

Роковой день 23 февраля приближался семимильными шагами. Опытные проводники знали свое дело. Несмотря на чрезвычайные трудности, вершина перевала была достигнута Однако спуск с горы был еще более опасным. Путь пролегал через застывший скользкий гололед. Люди скользили вниз на руках и ногах. Часто они подскальзывались и ударялись о ледяные выступы. Королева с ее сыночком и служанкой была усажена на воловью шкуру и опускаема проводниками, как на санях, впереди. Особенное затруднение причиняла взятая с собой лошадь. Было почти невозможно спустить ее благополучно вниз. Проводники связали ей ноги и таким образом она скользила вниз по склону. Однако лишь немногие выдержали напряжение пути и вступили на итальянскую землю в нормальном состоянии.

Генрих в Каноссе

Неожиданное появление Генриха вызвало в Италии большое волнение. Собралось великое множество вельмож и епископов, чтобы оказать ему в высшей степени почетный прием. Итальянцы смотрели на него, как на своего спасителя от всех их нужд и затруднений. Отлученные Григорием от церкви жаждали мести, ломбардийская знать и духовенство надеялись, что Генрих явился для того, чтобы сместить страшного и ненавистного папу. Чем дальше он шел, тем больше становилось число сопровождающих его. Однако у Генриха не было времени пускаться в новые предприятия. Если он хотел сохранить за собой немецкий трон, то он должен был достичь абсолютной цели до 23 февраля.

В это самое время папа готовился пуститься в путь в Германию. Весть о прибытии Генриха в Италию заставила его внезапно изменить планы. Он не знал, прибыл ли его противник как смиренный кающийся, или он выступает во главе своего войска против него, потому папа поспешил укрыть свою особу от опасности в Каноссу, в укрепленный замок на апеннинских горах, который принадлежал его верной подруге и союзнице, маркграфине Матильде. Когда Генрих услышал это, то тоже направился туда. Его примеру последовали епископы и аббаты, которые подобно ему подпали под папское проклятие. Босые, одетые в лохмотья, явились они к вратам замка и просили смиренно о прощении и снятии с них ужасного проклятия. После многодневного покаяния в уединенной келье при скудном питании папа наконец объявил их свободными от проклятия, при условии, что они более не будут иметь никакого общения с королем до тех пор, пока он не будет вновь восстановлен. Генрих же должен был испытать совершенно особенное смирение, отличающее от всех остальных.

По своем прибытии в Каноссу Генриху удалось поговорить с Матильдой, с маркграфиней Аделаидой (ее свекровью) и Хуго, аббатом из Клуни. Он просил их о ходатайстве за него перед папой, чтобы ему был оказан милостивый прием. После многих протестов со стороны непримиримых вождей церкви, которые совсем не хотели принимать этого беднягу, усилиями друзей Генриха все же Григорий был склонен к тому, чтобы оказать королю прием для переговоров. Сначала он захотел, чтобы Генрих пришел к нему и, отдав в его руки свою корону и другие знаки королевского достоинства, признал бы открыто, что он недостоин уже далее быть королем. Однако подобное требование показалось и самим приверженцам Григория чрезвычайно жестоким, и они просили его "трости надломленной не переломить", но оказать прощение и милость кающемуся.

Покаяние короля

Тем временем январь подходил к концу. Благодатный год был почти на исходе. Генрих был намерен принять все условия папы, решиться на самое унизительное покаяние, лишь бы ему удержать за собой царство и обрести такое положение, когда он смог бы истребить мятежных заговорщиков.

В холодный зимний день, суровое неуютное утро, когда глубокий снег покрыл землю, король получил разрешение пройти мимо двух ворот стены, окружающей крепость. Третьи ворота, однако, так же долго не открывались стучащему. Ничто не предвещало этому пилигриму высокого приема с почестями. Дрожа от поста и холода, он ходил от ворот до ворот в ожидании, когда папе будет благоугодно принять его. День миновал, не принеся никакого результата. Наступил второй день, и снова несчастный стоял у ворот замка. Но опять напрасно. На третий день Генрих опять стоял на том месте. Всякое сердце было бы тронуто состраданием, но только не сердце посредника Бога на земле, так называемого преемника Христа. Среди окружающих Григория поднялся громкий ропот против нечеловеческой жестокости. Генрих пошел в близлежащую капеллу святого Николая и там вновь со слезами просил аббата из Клуни о посредничестве. В то время там находилась и маркграфиня Матильда. Генрих пал перед нею на колени и самыми выразительными словами молил ее о милости. Матильда направилась к Григорию, и наконец ей удалось настоятельными просьбами выхлопотать разрешение на допуск Генриха. Босым, покрытым вретищем, явился король перед блистательным папой, подобный старому преклонному монаху, изнуренному под тяжестью лет.

Условия, которые были предъявлены Генриху, показывают нам, каким бессердечным, безжалостным тираном был папа. Когда он увидел, что кающийся король полностью раздавлен и примет все его условия, он заставил его горчайшую чашу унижения выпить до дна. Мы, однако, не желаем утомлять читателя ознакомлением с его бесчисленными предписаниями, условиями и требованиями. После того, как он твердо поставил свою ногу на хребет одного из сильнейших монархов, то перед лицом всей Европы он присвоил себе право судить королей, снимать их с их священных обязанностей. Заговор против законного правителя возводил он в обязанность по отношению к Богу и Его церкви.

Последствия политики папы

Григорий вынужден был вскоре испытать, что зашел слишком далеко. Генрих не забыл испытанное в Каноссе унижение. Воспоминания об этом жили в нем с неослабевающей силой и вопияли об отмщении. Отчасти из сострадания, отчасти из интереса следили многие начальствующие и прелаты за уничиженным королем, когда он был объявлен свободным от проклятия. Григорий стал настолько ненавистен из-за своего политического тиранства, насколько был страшен из-за церковных наказаний. Втайне он вдохновлял немецких управителей, чтобы они оказывали сопротивление Генриху в его восстановлении на царство, надеясь удержать короля этим от вооруженного нападения на Рим. Именем и благословением апостола он вызвал из Швабии мятежного герцога Рудольфа на немецкий престол. Он отважился при этом даже на пророчество, что Генрих по истечении года уже или мертв, или уже смещен. Он зашел так далеко, что послал новоиспеченному королю венец, на котором было написано, что это есть дар Христа и святого Петра, что они дарят это именно герцогу Рудольфу.

Несмотря ни на какие интриги Григория, Генрих укреплялся все более и более. По истечении года кровопролитных сражений, стоивших многим жизни, два войска: войско короля Генриха и войско его соперника Рудольфа из Швабии - встретились лицом к лицу в последний раз в октябре 1080 года на берегу реки Эльбы. Битва длилась долго и была жестокой. Смерть Рудольфа решила исход противоборства в пользу Генриха. Как рассказывают, Рудольф получил смертельную рану от копья Готфрида из Бойлона, который позднее стал первым царем над Иерусалимом. Другой воин отсек ему правую руку. В этих обстоятельствах умирающий герцог воскликнул: "Этой рукой я заверял моему господину Генриху клятву верности. Наказание праведно! Сейчас я потерял и жизнь и царство!"

После того, как Генрих таким образом усмирил своих мятежных вассалов, он решил собрать все свои силы и обратиться против своего жесточайшего и непримиримого врага. Он перешел Альпы, пересек Италию и разбил военный лагерь вокруг Рима.

Город имел достаточно провизии, стены укреплены, римляне были подкуплены папой сокровищами Матильды, потому Генриху не так быстро удалось покорить Рим. Кроме того, он был не в состоянии производить осаду регулярно и беспрерывно. Таким образом, лишь летом 1083 года он стал завоевателем города. Григорий отступил в сильно укрепленный город Энгельсбург. Генрих был готов вступить с ним в переговоры и получить царский венец над городом из его рук. Однако папа желал слышать лишь о его безусловном полном подчинении. Епископы, аббаты, монахи и миряне объединились в просьбе проявить сострадание к городу, оказавшемуся в таких стесненных обстоятельствах, и заключить договор с королем. Однако все было напрасно. С непреклонным упрямством папа отвергал и просьбы, и угрозы. "Пусть король откажется от короны и покается!" это был его неизменный ответ. Однако Генрих не был уже тем раздавленным, духовно уничтоженным кающимся, как это было однажды в Каноссе.

Генрих и Берта принимают коронование

Римляне были истомлены жестокой блокадой и сомневались в деблокировании войск со стороны итальянских норманнов. Таким образом, наконец, они избрали господство Генриха. Благодаря этому он стал правителем большей части города. Первым шагом его было то, что он возвел на престол Виберта, архиепископа из Равенны, под именем Климента Третьего. Виберт уже был заранее на одном из епископских синодов назван преемником Григория. Из его рук принял Генрих со своей супругой Бертой корону кесаря над римским народом и как таковой принимал приветствия.

Положение Григория казалось абсолютно безвыходным. Он был заключенный и ежеминутно мог ожидать, что мщение противника настигнет его. На помощь со стороны Филиппа из Франции полагаться не приходилось, Вильгельм из Англии не имел никакого желания вмешиваться в папские междоусобицы. Положиться можно было только на Матильду из Тосканы. В Италии она была самой властной, самой богатой и самой ревностной поборницей интересов церкви. После смерти ее матери и мужа хитрый папа уговорил молодую красавицу маркграфиню завещать все свое имущество римской церкви, из этого и возникло в позднейшем так называемое папское государство. Однако мужчин и средств Матильды на этот раз не было достаточно для нужд папы. В своей великой нужде этот обратился к Роберту Квисгорду, военному вождю норманнов, прося о помощи. Он однажды подпал под подозрение в соучастие в заговоре известного Ценсия против Григория, а потому находился под проклятием церкви уже в течение многих лет. Папа же, несмотря ни на что, объявил ему, что снимет с него проклятие, если тот поспешит ему на помощь, при этом он открывал этому вождю перспективу воцарения. Отважный норманн принял условия Григория и предоставил свой меч в его распоряжение.

Роберт Квисгард в Риме

Роберт поднял (1084) войско из пехоты в 30000 человек и 6000 конницы и предпринял поход на Рим. Это было дикое, разношерстное скопище воинов. Авантюристы из всех войск разных стран присоединились к нему. Там было великое множество безбожных сарацинов. Вскоре до Рима дошло известие, что на него движется мощнейшее войско.

Генрих же, не ожидая особой опасности, отослал большую часть своего войска назад, и поскольку остаток войска ему казался неспособным противостать бесчисленному мощному войску Роберта, то он отступил в укрепленный замок в Цивите, откуда он мог ясно наблюдать за движением вражеского войска. Своим римским друзьям он обещал, что он вскоре вернется.

На третий день после отступления Генриха со своим войском в воротах провинившегося города вошли норманны. Горе бедным, несчастным жителям! На них обрушилось величайшее бедствие, какого они никогда ранее не видели! И всеми их бедствиями и несчастьями они были обязаны своему мстительному, высокомерному, непримиримому первосвященнику. Ему было легче пролить море крови в его родном городе и истребить его огнем, нежели смириться перед королем!

Римляне не были подготовлены к достойной обороне и едва ли пытались защищаться. В город святого Лаврентия вскоре через ворота ворвались беспощадные враги и, не встречая никакого сопротивления, переполнили все кварталы города. Первым действием Роберта было освобождение Григория из его заточения в Энгельсбурге. Здесь он в торжественной форме получил папское благословение. Как только он поднялся с колен, он пустил свои дикие, необузданные банды на беззащитных безоружных овец так называемого архипастора. В течении трех дней Рим находился под властью всеобщего мародерства и разбоя. Норманны и неверующие сарацины рассыпались по всему городу, убивая, грабя и творя всякие насилия. На третий же день, когда враги в беззаботной беспечности, чувствуя себя в безопасности, прекратили разгул, доведенные до отчаяния жители поднялись со всех сторон и учинили чудовищную резню своих мучителей. Те же кинулись к своему оружию, и город в одно мгновение превратился в неописуемую бойню.

Пожар древнего Рима

"Норманнская кавалерия кинулась, - как рассказывает Милман, - на улицы, однако римляне имели преимущество, потому что они знали подробно местность и следили за домами. Они одерживали верх, так что норманны были вынуждены отступать. В этот момент безжалостный Квисгард отдал приказ поджигать дома. Для этого потребовалось совсем немного времени. Вскоре во всех частях города к небу взвились густые яркие языки пожара. Когда наступила ночь, город представлял собой чудовищно-изумительное зрелище... Хижины бедняков, дворцы богачей, церкви и монастыри - все горело и являло собой бушующее море огня. Испуганные жители сновали в отчаянии по улицам, они уже не думали об обороне, их единственным желанием было спасти и сохранить своих. Их рубили сотнями. Сарацинские союзники папы стояли теперь во главе поджогов и разбоя".

Григорий в эти ужасные дни старался спасти от пожара некоторые главные церкви. Однако он ничего не предпринимал, чтобы защитить своих овец от яростных злодейств норманнов. Квисгард, наконец, стал правителем города, вернее, руин старого Рима. Однако жажда мести его не была еще наполнена. Тысячи римлян были открыто проданы в рабство, тысячи заключены в темницы. Готы и вандалы, греки и немцы никогда не наносили этому городу такого бедствия, как норманны. Отметим определенно: бедствие Рима и избиение его жителей в то время справедливо было приписано жестоковыйности, бессердечности и нечестию папы, что и ныне единодушно признается всеми составителями истории. Никто не был так убежден в своей вине по поводу случившегося, как сам Григорий. После ухода своих союзников он уже не доверял свою особу и свои сокровища даже неприступным стенам Энгельсбурга,

Смерть Григория (1085)

Григорий боялся упреков, которые неизбежно должны были обратиться на него, как зачинщика и виновника происшедшего только что. Он покинул в сопровождении своих союзников город святого Петра, руины которого еще дымились, улицы которого были пустынны, жители которого были убиты, сожжены и уведены в рабство. Его гордость получила смертельную рану. Согбенным, разбитым телесно и духовно, он сделал первую остановку в монастыре Монте Кассино, а затем направился в Салерно, укрепленный город норманнов. Более он никогда не видел Рима.

Бесчисленное множество духовенства, одержимое теми же мыслями, как и побежденный папа, следовало за ним в Салерно. Он провел синод и на нем, несмотря на все ужасы, учиненные им и виденные всеми ими, вновь произнес проклятие на Генриха, а также на новоизбранного папу Климента и его окружение. Однако это было его последним действием. К нему приближалась смерть. Великий, непреклонный боец за верховную власть церкви и духовенства должен был умереть, как и все остальные люди. Он собрал всех, которые последовали за ним в изгнание, изложил исповедание своей веры, особенно относительно вечери, где он был подозреваем в единомыслии с Беренгаром из Тура, и объявил всех, кого он проклял, свободными от проклятия, кроме Генриха и нового папы. С ними даже после его смерти его сторонники не должны были вступать в согласие, прежде чем они не покорятся церкви.

Как рассказывают, в день его смерти буйствовала ужасная непогода, ветер свирепел по мере приближения смертного часа папы. Его последними знаменательными словами были: "Я возлюбил правду и возненавидел беззаконие, потому и умираю в изгнании." Один из присутствующих епископов ответил на это: "В изгнании, владыка? Ты не можешь умереть в изгнании. Заместитель Христа и Его апостола, ты принял от Бога в твое наследие все народы, твои владения простираются до краев земли!" Так подчеркнул Дух Святой дерзкое богохульство того великого вождя церкви даже перед лицом смерти. Бессмертная душа отлетела, оставив тленную хижину, вдаль от всякого человеческого лицемерия, дабы предстать перед другим престолом, перед Тем, где будет все судимо не по папским уставам, но по законам истины предвечного Бога, как они явлены нам в Личности и делах Иисуса Христа. Как велика разница между смертью этого человека и триумфальным успением великого апостола язычников! Он мог писать своему возлюбленному сыну Тимофею: "Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил. Теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный, и не только мне, но и всем возлюбившим явление Его" (2 Тим. 4,7-8).

Последние годы жизни и смерть Генриха

Генрих пережил своего великого противника на двадцать один год. Его долгая, бурная жизнь закончилась 7 августа 1106 года. Его знаменательное, засвидетельственное бесчисленными внутренними заговорами правление длилось пятьдесят лет. История может рассказать много, бурной, полной всяких перемен жизни этого правителя, но это, однако, не входит в наши планы, потому мы не будем сильно углубляться в его биографию. Хотя он был обложен грозным проклятием папы Григория, а затем его последователем Пасхалисом Вторым, он был любим своим народом. Как правитель, он совершал много ошибок, но в сердцах своих подчиненных он имел достойно место из-за своей храбрости, милосердия и добродетельного нрава. При вести о его кончине повсеместно был траур, горькие возгласы сожаления потрясали воздух. Он умер в Льеже, куда он скрылся от своего мятежного сына Генриха. Вдовы и сироты, бедные и страждущие со всех сторон спешили туда, чтобы в последний раз посмотреть на мертвое тело их любимого властелина. Громким голосом оплакивали они смерть их отца, со слезами на глазах целовали они холодные руки и обнимали его безжизненные колени. Долгое время после погребения они поочередно охраняли его кладбище, молясь за него.

И насколько иная картина развертывается перед нами, когда мы обращаем наши взоры к так называемому "посреднику" кроткого и смиренного сердцем Иисуса Христа! Гнев папского противника Генриха, очевидно, разгорелся семикратным пламенем, когда до его ушей дошло известие, с какими почестями было похоронено тело преданного проклятию короля. Молодому королю Генриху Пятому угрожало проклятие небесное, если он не отдаст распоряжение проклятые останки своего отца вырыть и захоронить на нечистом месте, или же он должен просить папу освободить умершего посмертно от проклятия. Альберт, епископ из Льежа, устроивший похороны своего господина со всеми почестями в церкви святого Ламберта, был наказан за такое действие, и ему было приказано вырыть останки похороненного собственными руками и доставить их в нечистое место на какой-либо остров на реке Маас. Однако такое обращение с бывшим королем, такое надругательство вызвало всеобщее возмущение. Молодой король, подстрекаемый папой Пасхалисом Вторым общенародно выступить против своего отца, отдал приказ перевезти тело отца в Шпейер и там перехоронить его с почестями в церкви Марии, построенной им. Когда процессия переносила гроб с телом короля, к ней присоединились почти все жители. Богослужение по усопшему проводилось со всеми церемониями и со всем великолепием, которые только возможны при подобных обстоятельствах.

По-папски настроенный епископ из Шпейера, заклятый враг усопшего короля, однако, не успокоился до тех пор, пока гроб не был снова откопан и перенесен в другую, еще не освященную капеллу. Все принимавшие участие и организовавшие пышные почести погребения были подвержены строгим церковным взысканиям. Однако народная любовь была так велика, что ее невозможно было подавить непримиримой враждой епископа. Как один человек, поднялось все население Шпейера и сопровождало с громким оплакиванием гроб короля на новое место упокоения. Безбоязненно прославляли они высокие достоинства усопшего и выражали свое недовольство таким недостойным обращением с прахом усопшего любимого короля. Но епископ остался непоколебимым. Еще пять лет тело короля находилось не в своих владениях, и только тогда, наконец, было снято с него проклятие и его прах был водворен в отеческий гроб.

Мы, таким образом, дали точные сообщения о великой распре между Генрихом и Григорием, чтобы перед глазами читателя прошла наглядная картина духа и деяний средневекового царства. Этот дух не изменился. Действия папства могли отчасти изменяться от власти и характера правящих в определенный момент пап, но только не дух, которым оно было одержимо. Он и сегодня тот же, как и тогда, и останется неисправимо таким же и впредь. Ни на каком языке невозможно описать неслыханно дерзкую, жестокую, чудовищно-тиранскую натуру папства, какой она проявляла себя в те дни. Однако невежество и суеверие в те дни было настолько велико, что самые безумные требования папства находили поддержку, и народ в основном усматривал борцов за веру во всех тех, кто поднимал свое оружие против королей, проклятых папством, будь они самыми добрыми и полезными правителями.

Далее: Глава 1-20

Крестовый поход. Святые места. Петр - отшельник. Урбан и крестовый поход. Первый крестовый поход (1096). Вторая часть первого крестового похода. Осада Никеи. Осада Антиохии. Осада Иерусалима. Иерусалим в руках христиан. Второй крестовый поход (1147). Третий крестовый поход (1189). Остальные крестовые походы (1195-1270). Детский крестовый поход (1213). Ретроспективный взгляд на крестовые походы. Рыцари церкви и братья милосердия.

Назад: Глава 1-18

Обновленная ревность по созиданию церквей. Возрождение литературы. Введение арабской учености в христианство. Признаки благодати Божией. Взгляд на дух римского миссионерства.

Оглавление