• Евангелие

• О Церкви

• Назидание

• Учение

• О сайте

• Контакты

• Ссылки

Андре Миллер. "История христианской Церкви"

ПЕРВЫЙ ТОМ. Глава 25

Иннокентий и Южная Франция

В течение событий, о которых мы рассказали в предыдущей главе, возникла борьба, которая до тех пор была совершенно неизвестна в истории церкви. Дело касалось уже не покорения языческих врагов веры на дальнем востоке или же упрямых королей запада, но церковные воинства под предводительством их римского главы начали истребление признанных последователей Господа Иисуса.

На протяжении столетий благожелательность правителей и равнодушие духовенства давали прекрасные возможности так называемым альбигойцам беспрепятственно проповедовать Евангелие и распространять истину Божью. Римский католицизм почти полностью исчез из земель графств Тулузы в Южной Франции, и народ весьма охотно полностью порвал бы связи с римской церковью. Таково было положение, когда Иннокентий взошел на трон. Ему это было небезызвестно, и он решил искоренить зло. Поскольку он не смог достичь своей цели добрыми путями, то начал проповедовать крестовый поход против еретиков, чтобы истребить их огнем и мечом.

Вереница свидетелей

Когда мы простились с павелистами, свидетелями Божьими и Его истины на востоке, то уже тогда мы сделали ссылку, что встретимся с ними вновь спустя несколько столетий уже на западе. Утверждается, что они в своей миссионерской ревности распространились по всей Европе, однако не установлено, держались ли они, как члены отдельной, определенной секты, или же смешались с западными антицерковными общинами. Среди разнообразных сект, которые были осуждены господствующей церковью, как еретики, едва ли одна какая-либо секта смогла избежать обвинения в манихействе от позорной, богохульной богословской системы, возникшей на ближнем Востоке. Западные секты также вынуждены были страдать от этих обвинений. Однако было бы неверным приписывать абсолютную веру всем обвиняемым на том основании, что они были врагами католицизма. Возможно и даже вполне допустимо, что на западе были некоторые люди и общины, как, например, так называемые манихеисты*, которые запинались о лжеучения, но во всеобщем значении мы должны отметить, что западноевропейские секты были плодом того духа благодати и истины, который по верности Божьей во все времена пронес истинное свидетельство.

* Катаряне (манехеисты) - это обобщенное название некоторых сект, которые возникли в Болгарии в конце десятого века и позднее распространились во Франции, в западной Германии и в Ломбардии Они держались обособленно от римской церкви, учили строгой апостольской простоте, отвергали учения о таинствах, чистилище и тому подобном, однако в то же время не были свободны от грубых, связанных с манехеизмом заблуждений. Вне сомнения, среди них были многие христиане, которые с радостью принимали мученическую смерть ради своей веры (прим. переводчика).

У нас нет прямого основания рассматривать их как потомков павликиан, как часто это неверно делалось. Намного вероятнее, что все обособляющиеся от римской церкви с течением времени смешивались и объединялись между собой.

Золотые лучи благодати Божьей пронизывали также и мрачные времена папского господства и деспотизма. С первых дней христианства до славного времени реформации всегда были отдельные личности и имена таких свидетелей, голос которых звучал против все возрастающего растления Рима и во благо Евангелия благодати Божьей. В истории павелистов мы проследили вереницу этих Божьих свидетелей до конца десятого века. Обратимся сейчас к выдающимся людям и сектам запада, которые до и после того времени боролись и умирали ради своего свидетельства веры.

Среди них на первом месте - Клавдий, прославленный епископ из Турина. По происхождению он был испанцем и до своего восхождения на должность епископа в Аквитании жил при дворе своего покровителя, короля Людовика Праведного, сына Карла Великого. Как истолкователь Священного Писания он стяжал великую славу. В 814 году Людовик, к тому времени взошедший на трон отца, назначил его епископом в Турине. История свидетельствует о нем, как о ревностном защитнике чистого, согласно Писанию утвержденного на истине христианства. При своем правлении в Турине он нашел церковь, украшенную иконами, цветами, гирляндами. Он немедленно повелел убрать все эти украшения. Иконы, реликвии и кресты - все было убрано безжалостной рукой с мест, на которых они годами красовались. Поклонение и почитание таких вещей, объяснял Клавдий, есть возвращение к идолопоклонству под другим названием. "Если оставившие идолопоклонство, - говорил он, - почитают образа святых, то они не оставили идолопоклонства, а изменили только название." О других, которые знамением креста предполагали почитать страдания Христа, он написал: "В Господе им приемлемо, как нечестивцам, ничто иное, как только поношение Его страданий. Они, подобно иудеям и язычникам, которые не знают Его воскресения, всегда имели бы только страдающего Христа, и они не понимают, что говорит апостол: "Если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем." Апостольская должность Петра, по его утверждению, прекратилась со смертью апостола. Он мало думал о папском наказании и его так называемой власти "открывать и закрывать" небесную дверь. Как рассказывают, в конце у него созрел план порвать с Римом, отвести свою епархию от папы.

Однако, подобно другим реформаторам, Клавдий был поспешен и вспыльчив в своих делах. Ужасное духовное невежество священства и идолопоклонство народа побуждало его словом и пером действовать против этого весьма ревностно и в довольно оскорбительных выражениях. Но Господь бодрствовал над ним удивительным образом. Несмотря на его смелые слова и бесстрашные поступки в этом римски настроенном городе Турине, по Божьему предведению ему удавалось совершать свой труд в совершенстве прав епископа по всей епархии, хотя и в противниках недостатка не было.

Как одно звено в цепи свидетелей, Клавдий занимает выдающееся место. Его влияние было велико и обширно. Феодомир, аббат из одного монастыря вблизи Нисмеса, открыто признает, что большинство великих церковных вождей по ту сторону Альп думали, как Клавдий. Также антипатия к римской церкви и ее бесчисленных таинств, которые и позднее царствовали в долинах Альп, во многом содействовали в начинаниях и действиях успеху Клавдия. Он умер в 839 году.

Петробрюзианцы

С 1110 года с новой силой начал вести борьбу против растления господствующей церкви и развращенности духовенства один пресвитер по имени Петр из Брюи. Его деятельность главным образом простиралась на юг Франции, в Провансе и Лангедоке. Он смог, что нам должно казаться весьма отрадным, возвещать свое новое учение безнаказанно в продолжении двадцати лет. Враг не был в состоянии заставить замолчать смелого свидетеля, пока он не довел свое дело до конца. К сожалению, наши познания о жизни и делах таких столпов веры большей частью черпаются из записей их противников, которые стремятся выставить на ярчайший свет их мнимые ереси. Петр, почтенный аббат из Клуни, написал трактат против сторонников Брюи, после чего и возникло слово петробрюзианцы. Он обвинял их во многих заблуждениях, прежде всего за отвержение крещения детей, за отказ от мессы, целибата, распятия, учения о видоизменении материи и действенности молитвы за умерших. Однако ничто не могло вызвать недовольства в народе против Петра, что бы ни сказали или что бы ни сделали его зачинщики, до тех пор, пока он не начал сжигать кресты с изображением Христа. Это было уже слишком. Возникло всеобщее столпотворение, и народная толпа, подстрекаемая священниками, потащила отважного свидетеля, чтобы сжечь его на костре живьем. Вблизи города Жилле в Лангедоке он был удостоен Богом принять мученическую смерть. Однако его учение не могло быть так скоро вновь истреблено. Оно пустило глубокие корни во многих сердцах. На некоторое время возможно Божий свет как-то отодвинуть в темноту, но погасить его не сможет никто!

Анри

Пламя огня, которое поглотило Петра из Брюи, ничуть не отняло отваги у его последователей. Бесстрашно и смело они продолжали обличать вред, наносимый церкви духовенством. Один из них, молодой монах из монастыря Клуни, по имени Анри, вскоре завоевал себе славу еще более смелого и ревностного проповедника истины, чем Петр. В тишине и уединении в монастыре он много занимался изучением Нового Завета и был знаком с чистым словесным молоком Слова Божьего, что является истинной природой христианства. Теперь он горел желанием выступить перед людьми и поделиться с ними истиной, которую он почерпнул из божественного источника. Одежда и вся его внешность полностью соответствовали тому, чтобы придать силу и авторитет его проповедям. Как поверхность штормующего моря бывает изменчива, так постоянно менялось выражение его лица, глаза его проницали то туда, то сюда, голос был зычным, его осанка высокой и представительной. Его пренебрежение к своей внешности, его босые ноги, слава о его учености и святости - все это привлекало народ к нему. В духе Иоанна Крестителя он призывал народ к покаянию и приглашал обратиться к Господу, нередко разоблачая без всякой пощады порочность и развращенность духовенства, из-за чего оно делало себя ненавистным среди народа.

Противоборство со стороны духовенства только сплачивало вокруг него народ. Люди из низших слоев населения, зажиточные граждане - все шли за ним, как за своим духовным вождем во всех делах. Насколько нам известно, сначала он выступил в Лозанне, как проповедник, однако затем он оставил Швейцарию и пропутешествовал по всему югу Франции до Бордо. Неандр пишет о его деятельности в Ле-Мане в 1116 году: "От его проповедей исходила такая действующая на народ сила, что он, привязываясь к нему, наполнялся ненавистью к высшему духовенству. Люди не хотели уже иметь с ними никакого дела, проводимые ими богослужения уже не находили участия в защите от власть имущих." Разумный епископ из Ле-Мане, увидев, какое влияние имеет Анри в своем епископстве на папство и на молодых священников, ограничился тем, что предложил ему другое поле деятельности. Генрих удалился и направился в Прованс, где прежде работал Петр из Брюи. Здесь он выступил еще с большей решительностью и твердостью против заблуждений римской церкви и тем самым восстановил против себя все священство, которое превратилось в его злейшего врага.

Однако Анри было дано еще несколько лет продолжать свою реформаторскую деятельность без особых препятствий. Наконец, архиепископ из Арле арестовал его, и собор в Пизе объявил его еретиком в 1134 году. Его заключили в одиночную камеру. Через небольшой промежуток времени ему все же удалось бежать оттуда и возвратиться в Лангедок. Везде, где бы он ни появлялся, пустели церкви, духовенство теряло всякий авторитет и становилось пренебрегаемым. Евгений Третий, тогдашний папа, послал одного легата по имени Альберик во Францию, чтобы подавить движение. Однако, вне сомнения, и его усилия оказались бы безуспешными, если бы ему не удалось склонить святого Бернара из Клерво разделить с ним тяжести и почести предприятия. "Анри есть такой противник, — так гласили его собственные слова, - который может быть побежден только победителем Абеляра и Арнольда из Брешиа."

Почтенный аббат из Клерво письменно сообщил князьям Прованса о намерении прибыть к ним и цели этого прибытия. "Церкви, - писал он, - без народа, народ без священников, священники без чести и христиане без Христа. Церкви уже не почитаются освященными, таинства святыми, праздники не празднуются. Люди умирают в своих грехах, без покаяния и причащения души предстают пред престолом суда. Крещение отнимается от детей, дети, таким образом, исключаются из числа спасаемых." Аббат прибыл в неспокойные места, совершил чудеса и освятил земли, оскверненные язвой ереси. Тогда легковерный народ, изумленный его чудесами, возвратился в опустошенные церкви. Анри был вынужден бежать. Однако его поймали и в цепях доставили к епископу из Тулузы, тот заключил его в темницу, где Анри внезапно умер.

В 1148 году смерть освободила его от преследователей и ввела в вечный покой.

Альбигойцы и вальденсы

Происхождение так называемой западной секты, известной под общим названием вальденсов, вызывает много споров. Класс составителей истории, принадлежащих Риму, стремясь обвинить их в манихеизме, доказывают, что их учение исходит с востока или от павелистов. Партия оппонентов же, наоборот, утверждает, что это чистое, основанное на Священном Писании учение со дней Константина или даже с апостольских времен передается от отцов к сыновьям, как бы по наследству, и вот оно достигло позднейших веков.

Альбигойцы, хотя они в вопросах веры в основном были едины с вальденсами, сохранили за собой это особенное название, потому что в большей части были жителями Галлии, называемой Альбигезиум, другие же носили названия от Альби, названия города в Лангедоке. Между обоими общинами пролегали Альпы. Между вальденсами в долинах востока и альбигойцами в долинах запада от Альп Бог проложил этот мощный хребет, это убежище, в котором они в течение веков расцветали в мире и покое*.

* В этом томе нашей истории церкви на странице 459 мы находим следующую цитату: "Выглядит вполне возможным, что происхождение альбигойцев в южных провинциях Франции упирается в павелистов " Многие из известных составителей истории поддерживают это мнение Однако если мы приступим к более тщательным исследованиям трудов Петра Алликса, В С. Цилли, В. Беатте, в также других, то мы придем к убеждению, что не только вера альбигойцев и вальденсов было чистой, но и сами они возникли задолго до павликиан, возможно, даже прежде возникновения папства, как обособленный христианский народ Др.Цилли среди прочего пишет: "Название вайдойс - по-французски, валленсес - по-латински, вальдизи - по-итальянски и вальденсы - по-английски и на других языках означали не более не менее, как "люди долин" Это люди долины Пьемонта, унаследовавшие веру, посеянную в тех местностях первыми христианскими миссионерами, так что это национальное имя стало собственным для названия религиозной общины, которая осталась верной первоначальному христианству и удержала себя в чистоте от растления римской церкви."

Петр Вальдус

Из-за сходства имени Петра Фальдуса, или Вальдуса, реформатора из Лиона ошибочно называют основателем секты вальденсов. Мы почитаем это заблуждением. Сторонники Рима ревностно использовали его имя, как доказательство возраста той секты, и они были поддержаны в этом многими составителями истории. Все же, по тщательным исследованиям Эллиота и трудам многих других мужей доказано, что "люди долин" возникли задолго до Петра Вальдуса.

Тем не менее Петр Вальдус заслуживает нашей непосредственной похвалы за свою самоотверженность и борьбу за чистоту истины против римских заблуждений. Его праведность, целомудрие, ревность и мужество вдвойне достойно признания, потому что он жил в то время, когда папство начало беспощадно преследовать всех, кто ставил под вопрос его авторитет и непогрешимость. Вне сомнения, он был воздвигнут Самим Богом именно в тот момент, чтобы придать большую определенность свидетельствам вальденсов, населяющих приальпийские долины. Простота их богослужения, их спокойная, размеренная, уединенная жизнь, по всей видимости, до тех пор не вызывала ни зависти соседей, ни подозрения всеобщей церкви. С появлением бесстрашного Вальдуса дело приняло иной оборот.

Это было примерно в 1160 году, когда безбожные обряды, происшедшие от учения о видоизменении материи, произвели на Вальдуса глубокое впечатление и дали почувствовать, какое растление проникло в церковь и какое опасное, губительное влияние на души людей практиковало папство. Это привело его к искреннему обращению к Богу, и с того самого момента всю свою жизнь он посвятил служению во славу Бога. Он, будучи купцом, отказался от своего занятия, все свое богатство отдал бедным, как это когда-то делали первые христиане. Многие собирались возле него, и он чувствовал потребность точнее быть наставленным в деле Божьем. Но где же было возможно найти такое наставление? Глубокое желание переполнило его сердце, он желал постичь глубины Евангелия, которое обыкновенно слышал в церкви. Потому он перевел на два языка своих соотечественников несколько книг Священного Писания, а также несколько из трудов отцов церкви. Это было дело, за которое Вальдус заслуживает благодарности потомков. Писания в те времена были только на латинском языке, так что для большинства христиан это была закрытая книга. Последователи и сторонники Вальдуса были теперь в состоянии, снабженные священным Писанием на их родном языке, доказать народу, что они несут ему не придуманное ими учение, а возвещают чистые, неповрежденные истины Слова Божьего. По образу "семидесяти" Вальдус разослал своих учеников по двое в близлежащие города и села, чтобы возвестить всем Евангелие на их родном языке.

Это вызвало громы и молнии Ватикана. До тех пор, пока Вальдус и его друзья ограничивались личными протестами против лжеучения и растления церкви, духовенство не было серьезно задето. Но как только они вооружились грозным оружием - священным Писанием на родном языке народа тотчас посыпались на их головы анафемы и проклятия церкви. В тот момент они еще не думали об отлучении от церкви, они преследовали лишь свою цель реформации. Не обращая внимания на папский гнев, они продолжали нести Благую Весть к потерянным овцам Господня стада. Когда архиепископ из Лиона произнес интердикт на них, то Вальдус определенно заявил: " Мы должны слушать Бога, а не людей!" С тех пор "бедные люди из Лиона", как их стали называть, были заклеймены духовенством всенародно как еретики и отданы в добычу злословий. Вальдус после первого осуждения в 1172 году еще три года скрывался в Лионе и его окрестностях. Когда же папа Александр Третий определил строжайшее наказание не только против Вальдуса, но и против всех, кто посмеет вести малейшее общение с тем еретиком, он оставил Лион ради своих друзей и весь остаток своей жизни посвятил беспокойному пилигримству. Поискав в разных местах для себя безопасное убежище и не найдя его нигде, он из среды богемских обитателей гор, предков Гуса и Иеронима, в 1179 году ушел на вечный покой.

Рассеяние сторонников Вальдуса

Когда Вальдус сбежал, за ним последовали ученики. Они рассеялись по разным местам точно так же, как рассеялись первые христиане после смерти Стефана, побитого камнями. И природа их успеха была такой же: Евангелие распространялось вширь и вглубь Европы. Великая сила простых проповедников в основном заключалась во владении Священным Писанием на их родном языке. Они читали Евангелие, проповедовали и молились на родном языке. Многие по пути своего странствования пришли, вне сомнения, в долины Пьемонта и в города при Лангедоке. Новый перевод Библии для жителей этих окрестностей был неизмеримо великим вкладом в их духовную сокровищницу.

Арена действий для Иннокентия теперь была уже готова, методы принуждения, которые находились в его руках, были применяемы теперь самым бесцеремонным образом в непримиримом духе. Он, смиривший властных королей Германии, Франции и Англии, и у ног которого лежало в покорности почти все христианство, должен был испытать, как жалкая кучка вальденсов может не признавать его главенства и господства над всей церковью. Такому духу, каким был одержим Иннокентий Третий, его высокому владычеству было невозможно выносить такое сопротивление. Однако в чем состояло преступление вальденсов и как должно поступить с ними? Это было два важнейших вопроса, на которые даже самому Иннокентию было нелегко ответить. Вальденсы повсеместно, даже со стороны их врагов, стяжали славу решительности, умеренности, воздержания, целомудрия и простоты. Ничего плохого про них невозможно было сказать. Их единственный грех состоял в том, что они во всех делах веры и богослужения основывались на Священном Писании и только единственно на нем. Они отвергали всю систему религий, основывающихся на преданиях, как это практиковалось в римской церкви. В жизни и учении они являлись истинными свидетелями Христа и простоты Евангелия, но были противниками богатства, власти и идолопоклонства господствующей церкви, открыто поднимая свой громкий голос против этого. Они отвергали множество таинств Рима и твердо стояли на том, что в этом отношении в Новом Завете дается только два таинства, а именно: крещение и вечеря Господня. Обобщенно мы можем сказать, что они возвещали то же самое учение, которое было возвещае мо реформаторами Германии и Англии три столетия спустя, и которое поныне составляет исповедание веры протестантов.

Из-за преследования "бедные люди из Лиона" явно продвинулись вперед. Они рассеялись по территории Южной Франции, Ломбардии и Арагона, все более и более приходя в силу. "В Ломбардии и Провансе, - пишет Робертсон, вальденсы имели больше школ, чем католики, их проповедники подвизались в спорах и учили открыто, тогда как для покровителей их, которых они приобретали и все более и более, связь с ними становилась опасной. В Германии в епархии Пасхи у них была сорок одна школа, в епархии Меца и Тола они были весьма многочисленны. От Англии до юга Италии, от Геллеспонта (древнее название Дарданелл) до Эбро принципы их учения были широко распространены."

Так обстояли дела, когда папа Иннокентий Третий взошел на римский престол. Острым взором следил он за духом религиозной независимости и составлял планы, как воспрепятствовать этому. Вначале он был весьма занят другими делами, так что у него не оставалось времени на расправу с этой опасной сектой. Насколько помнят наши читатели, он подвизался вывести из равновесия германскую и итальянскую власть, боролся против Франции и Англии, управлял крестовыми походами и низложил греческое господство в Константинополе. Однако, несмотря на свою многогранную деятельность, он постоянно и неотступно следил за событиями в остальном христианстве и твердо решил наказывать и взыскивать за любое отклонение от римской церкви и всякое свободомыслие в религиозных вопросах. К этому времени он получил сообщения, что в долине Пьемонта и на юге Франции средоточие нерасположения к Риму, приобретает все более и более определенный вид. Пьемонтские христиане расцвели в сравнительной укромности, тогда как альбигойцы не могли уже укрыться, про них стали много говорить, и под защитой богатых городов Лангедока они казались опасными. Раймон Четвертый, граф из Тулузы, благосклонно относился к вальденсам не только как к своим лучшим подчиненным, но также и самих их ставил на высшие должности при своем дворе, несмотря на то, что лично сам он относился к римско-католической вере. Граф же из Фуа был женат на исповедующей веру вальденсов, одна из двух ее сестер так же придерживалась веры вальденсов, а другая относилась к секте манихеистов.

Округ Альби

Название Лангедок (Лангуе д'оц) было дано южной провинции Франции из-за северно-французского (так называемого Лангуе д'они) диалекта населения. По образованию, по благосостоянию, по гражданской и религиозной свободе жители Южной Франции далеко превосходили остальных своих соотечественников. В долинах Лангедока и Прованса везде сохранились остатки от древнеримской культуры. Князья, прежде всего графы из Тулузы и Фуа, хотя и признавали своего короля ленным господином, в своей области фактически были полновластными неограниченными хозяевами. Ввиду благосклонности Раймона и равнодушному безразличию со стороны других господ прекрасная страна достигла весьма высокой ступени развития и образования и далеко превзошла все остальные части Европы, однако это развитие, как подмечает Милман вполне справедливо, было абсолютно независимо от влияния духовенства, более того, они находились друг с другом во враждебных отношениях. Папство, как мы уже имели неоднократные возможности убедиться в этом, не только влияло пагубно на души людей, но и ставило непреодолимые препятствия на пути развития культуры и образования. Внешне кажется, что сама католическая земля страдала от своего искушающего влияния. Для расцвета папства необходимо было удержать человеческий дух в невежестве, суеверии и раболепстве. Жители Лангедока долгое время оставались свободными и необремененными римской иерархией, и таким образом они наполнили свои города мирными, трудолюбивыми и зажиточными людьми.

В подобной ситуации, когда Слово Божие и его исследование в жизни людей брало верх, римская церковь и духовенство становились пренебрегаемыми. Знатные люди и рыцари уже не воспитывали своих сыновей для церкви, присваивали церковный доход за своих крепостных и брали десятину себе. Священство было ненавидимо и знатью и простолюдинами за жадность и безнравственность, они были не в состоянии противостоять распространению нового образа мышления. Вместо того, чтобы бояться их духовной власти, они были пренебрегаемы народом за их развращенность. Трубадуры* делали их темой частушек и анекдотов.

* Под трубадурами должно понимать поэтов и певцов Прованса времени средневековья, которые, как правило, относились к рыцарскому, нередко однако и к духовному сословию и в основном вели приключенческий бродячий образ жизни (прим. переводчика).

Ограбление вдов и сирот священниками, их обман, их развращенность, неумеренность в пище и питии были притчей во языцех. "Они и сами, - пишет Робертсон, - так хорошо знали о своем позорном положении, что старались задними волосами прикрыть выбритую тонзуру, чтобы скрыть ее." Простолюдин, если слышал о чем-нибудь непристойном, о каком-либо позорном деле, то восклицал: "Лучше мне быть священником, нежели быть повинным в таком деле!" Число отрекающихся от Рима так сильно возрастало, что они уже составили большую часть населения. Также и иудеи были многочисленны, их богатства были огромны. Естественно, среди жителей процветающих городов Лангедока были и такие, которые держались обособленно от римской церкви, не примыкая в то же время ни к какой другой секте.

Иннокентий и преследование альбигойцев

Такова была солнечная, мирная и счастливая атмосфера над теми местностями, когда вдруг небо стало заволакиваться тяжелыми хмурыми тучами. Иннокентий понял, что настало самое подходящее время, когда нужно энергично выступить против движения, которое грозит похоронить власть папы. Вначале он написал письмо к прелатам и князьям Южной Франции, в котором наставлял их применить строгие действенные меры для подавления ереси, все еретики должны быть прокляты и отлучены. Однако это требование нашло мало отклика у Раймона и у других князей. "Мы переплелись с ними, - отвечал он, - мы породнились с ними, мы знаем, что они живут честно, ведут здоровый образ жизни. Как можем мы преследовать тех, кого почитаем нашими мирными и верными подчиненными?" Исполнить повеление папы было равнозначно тому, чтобы учинить кровавую резню народа. Раймон и его сообщники трепетали от одной такой мысли, но только не папа римский: он был готов бестрепетно заклать целое стадо Господне! Абсолютно не заботясь и бедствии, которое навлекал на тысячи, главный пастырь приказал отлучать альбигойцев от всех церквей и заключить их под проклятие. Всякого, кто отважился бы приютить их, защитить или иметь с ними какое-либо дело, всякого, кто осмелился бы иметь с ними какую-либо связь, должно было заключить под то же самое проклятие. Когда Раймон, несмотря на это, продолжал миролюбиво и дружелюбно обходиться со своими еретическими подчиненными, папа послал двух легатов по имени Рене и Гвидо во Францию с неограниченными полномочиями истреблять еретиков. Было схвачено много невинных, над ними учинялся краткий допрос, а затем их предавали огню. Однако Раймон оставался в твердой сдержанности и новое учение обретало все новых и новых сторонников.

Что было делать? Чтобы сломить сопротивление Раймона, потребовались более энергичные и ревностные агенты. Когда же уста красноречивого Бернара, многолетнего поборника папства, навсегда сомкнулись, папа обратился к его духовным потомкам. Петр из Кастельнау, цистерцианский монах был отослан папой в качестве легата к Раймону с ясным требованием, чтобы тот уничтожил своих еретических подчиненных огнем и мечом. Но и сейчас, как видно, бывший порядочным, добрым и терпеливым человеком, Раймон не решился повиноваться папскому приказу. Дважды противился он и дважды был отлучен от церкви, и его земля была обложена интердиктом. Иннокентий одобрял действия своих легатов и написал письмо к Раймону, которое в отношении своей наглости превосходит все мыслимые нормы: "Вредный человек, властолюбивый, жестокий чудовищный тиран! Что за гордость овладела твоим сердцем, и так безгранична твоя глупость, что ты лишаешься мира со своим соседом и гордо попираешь законы Бога тем, что берешь под свою защиту врагов веры. Если ты не боишься вечного огня, то должен страшиться хотя бы временных наказаний, которых ты заслуживаешь своими многими преступлениями. Воистину церковь не может поддерживать мира с предводителем мародеров и разбойников, защитником еретиков, пренебрегающим святыми законами, другом иудеев и ростовщиков, врагом прелатов и гонителем Иисуса Христа и Его церкви. Рука Господня останется поднятой на тебя до тех пор, пока Он не превратит тебя в прах. Воистину Он даст тебе прочувствовать, как тяжко избежать гнева, который ты навлекаешь на свою голову."

Наконец Раймон убоялся и сдался на волю папы. Он подписал контракт, хотя и с чрезвычайным насилованием своей воли, в котором обязывался искоренять всех еретиков в своих землях. Однако и после этого он проводил преследование весьма слабо и сдержанно. Когда легат заметил это, то разразился на него градом оскорбительных поношений. Он обозвал его трусом, обвинил его клятвопреступником и обновил анафему во всем объеме. Может ли нас удивлять то, что Раймон впал в чрезвычайную ярость против дерзкой наглости монаха? Как повествуют, в этот несчастный час он в в сердцах воскликнул, что Петр из Кастельнау за свою оскорбительную наглость должен заплатить своей жизнью. На следующий день один из его сторонников, который, возможно, слышал эту угрозу, пошел к легату, высказал ему упреки и когда тот ответил ему в том же оскорбительном тоне, заколол его кинжалом в грудь. Смертельно раненный Петр пал к его ногам. Борьба приняла тот же печальный исход, как и борьба между Генрихом Вторым в Англии и Бекетом.

Раймон подвергается духовной опале

Иннокентий теперь получил то, к чему стремился - прекрасный предлог излить сполна на свою жертву чашу своего гнева. Убитый был вознесен до славы мученика, Раймон объявлен зачинщиком убийства и отлучен от церкви. Верующие были призываемы помочь уничтожить его, так сказать, стереть с лица земли это дело. "Вперед, воины Христа, - писал Иннокентий к Филиппу Августу во Францию, - вперед, самый христианский король! Прислушайся к голосу крови! Помоги отомстить этому нечестивцу! Вперед, о, князья и рыцари Франции! Богатые солнечные долины юга будут наградой за вашу отвагу!" Проповеди крестового похода против Раймона подхватили цистерцианские монахи, находящиеся под главой их фанатичного аббата по имени Арнольд, человека, "чье сердце, - как говорит Милман, находилось за тремя панцирями, а именно: гордости, жестокости, слепого суеверия." К этому времени выплыл на поверхность так же слепо преданный папству испанец по имени Доминик, тот самый, который позднее стал основателем инквизиции доминиканского ордена, оставив о себе навеки печальную славу. Он был так же фанатичен, как и Арнольд, и еще больший проповедник, чем тот. Он был призван поддерживать Арнольда в его деле. Все руки и сердца были призваны к труду, чтобы отомстить нечестивцу за оскорбление, нанесенное Богу в личности Его служителя. Всем принимающим участие в крестовом походе против Раймона и всех нечестивых альбигойцев гарантировалось отпущение всех грехов и вечная жизнь во славе. Духовенство с неутомимой ревностью прославляло такую возможность получить прощение и вечную жизнь.

Для невежественного, грубого, суеверного народа тех дней такой призыв в высшей степени оказался желанным. Крестоносцы, идущие в святую страну, вынуждены были сносить опасности и лишения всякого рода на их тяжком пути ради обретения рая. В борьбе же против альбигойцев несметные сокровища доставались не через самоотречение, а самоудовлетворение. Всякая вина против человека прощалась, всякое преступление против закона Божьего не вменялось и вечное блаженство достигалось жизнью, исполненной развратом и преступлениями, через удовлетворение низких животных страстей ценою народа, чье богатство вызывало страсть захвата, чье превосходство возбуждало ненависть. Со всех сторон стекались воины, одни, чтобы получить прощение грехов, другие, чтобы пожать военную славу, а в основном одержимые жаждой грабить и убивать. Вся Европа снова наполнилась звоном оружия и боевыми возгласами идущих на войну.

Крестовый поход на свою страну

В 1209 году собрались по совету "главных пастырей церкви Христа" тысячи тысяч воинов на границе несчастной провинции. Некоторые историки тех дней называют число этих воинов даже в полмиллиона. Все носили уже хорошо известное нам знамение креста. Было образовано три больших военных подразделения, во главе которых стоял либо архиепископ, либо аббат. Главнокомандующим в этой священной войне был пользующийся дурной славой Симон из Монфора, господин над ленным поместьем вблизи Парижа, а через мать - англичанку, граф в Лейчестере. Сатана избрал отборные свои орудия: Иннокентий, Арнольд, Доминик, Монфор - все эти имена являются ужасным уроком истории.

Раймон абсолютно не был готов встретить такую огромную силу, он взыскал себе убежище в подчинении. Папа обещал освободить его от анафемы при известных условиях. Но они были очень жестокими и чудовищными. Вопервых, он должен был очистить себя от соучастия в убийстве цистерцианского монаха Петра, во-вторых, в доказательство искренности своего раскаяния отдать семь своих лучших замков, в-третьих, совершить публичное раскаяние за свои прежние преступления, в-четвертых, поднять меч, как крестоносец, против своих подчиненных. Бедный граф жаловался на тяжесть этих требований, однако тщетно, они должны были быть выполнены. Этого хотел наместник Христа. Наконец Раймон смирился и в присутствии трех архиепископов и девятнадцати епископов в церкви Покрова получил отпущение грехов. Затем он направился в кафедральный собор, где был похоронен Петр из Кастельнау, спина его была голой, на шее привязана веревка, концы которой держали два епископа. На гробе монаха он встал на колени и на его оголенные плечи и спину обрушились безжалостные ремни бичей, располосовав его до крови. Наконец, ему было разрешено избежать бичевания, но что было не менее мучительно, он был выставлен на обозрение ошарашенной, оголтелой бесчисленной толпы, собравшейся своими глазами увидеть усмирение их повелителя. Однако оставалось еще исполнить гораздо тяжелейшее покаяние, Раймон был вынужден поднять свой меч против своих верных подчиненных и против своего собственного племянника Раймона Роже из Бецирса.

После того, как Раймон персонально был усмирен, пришло в движение огромное войско Монфора, чтобы предать уничтожению цветущие земли Раймона. "Вперед! - кричали фанатичные священники. - Убивайте всякую душу человеческую! Разоряйте нивы и поля! Не щадите ничего! Мера их беззаконий преисполнена, и благословение церкви почиет на ваших главах!" Едва ли требовалось такое стимулирование для грубых остервенелых вояк Монфора. Всепотопляющим потоком растеклись кровожадные, стремящиеся к добыче толпы по сияющим угодьям Лангедока, грабя и убивая, топя и поджигая.

Резня в Бецирсе

Робер, досточтимый молодой человек в возрасте двадцати четырех лет, показал больше мужества и отваги, нежели его дядя. Он решил защищать своих подчиненных от орд крестоносцев всеми своими возможностями и силами. Основными бастионами его силы были два укрепленных города: Бецирс и Каркассон. Сам он укрылся в Каркассоне, самом укрепленном городе. Вскоре появились бойцы креста, "священники Господни", как они называли себя в злодейской надменности, окружив стены замка. Город был снабжен прекрасным сильным войском и достаточными съестными припасами. Епископ из Бецирса находился во вражеском стане. Арнольд разрешил ему обратиться к народу, чтобы склонить его к капитуляции. Однако ответ альбигойцев был тверд и определенен: они никогда не отрекутся от своей веры, которая дарует им Царство Божие и Его праведность. Даже горожане католического вероисповедания заявили, что они охотнее примут смерть, какой бы ужасной она ни была, нежели сдадут свой город врагам. Когда донесли до Арнольда этот героический ответ горожан, то он в ярости воскликнул: "Тогда пусть не останется в городе камня на камне! Огнем и мечом будут уничтожены мужчины, женщины и дети!" После непродолжительной осады город попал в руки крестоносцев. Угрозы Арнольда были приведены в исполнение в самой чудовищной форме. Как рассказывают, рыцари, входя в город, спросили священников, как отличить католиков от еретиков. "Убивайте всех подряд! был его ответ. - Господь различит Своих!" Началась ужасная бойня, мужчины, женщины, дети, духовенство и священство убивались под зловещий звон колоколов, исполняющих мелодию заупокойной песни до тех пор, пока не был закончен труд истребления. Толпы испуганных женщин и детей бежали в помещение церквей в тщетной надежде найти спасение в святом месте. Убийцы настигали их и там, ни одна душа не осталась в живых. Через несколько часов из многочисленного населения города не уцелело ни одной единственной души. Груды тел громоздились на улицах и площадях, загромождая движение. Сведения о числе убитых колебалось между двадцатью и ста тысячами. Поскольку многие жители окрестных мест сбежались в город, то невозможно было в действительности установить число убитых. Да и сам город, после того, как он был ограблен, был предан огню.

Никогда бесчеловечный аббат не выговаривал более истинных слов, как те, у ворот Бецирса: "Господь знает Своих!", хотя в тех обстоятельствах в них заключалось лишь чудовищное поношение, но он забыл слова апостола, где сказано: "Да отступит от неправды всякий, исповедующий Имя Господне" (2 Тим. 2,19). Бесспорно, Господь знает всех, кто верует в Него, даже самый слабый из верующих безгранично дорог для Него. И наступит день, когда Арнольд многих из тех, кого называл еретиками и истребил с такой жестокостью, увидит в той же славе, которой Отец увенчал Своего Сына. Что будет однажды, когда преследователь и преследуемый, обвинитель и обвиняемый предстанут перед Тем, Кто Един судит праведно?!

Осада Каркассона

Крестоносцы, оставив за собой от Бецирса лишь дымящиеся груды развалин и пепелищ, направились в Каркассон. Чем дальше они продвигались, тем опустошеннее и безжизненнее становилась земля. Весть об ужасной участи жителей Бецирса наводила страх и трепет на жителей земли. Все покинули дома и дворы в диком бегстве. Между тем лавина крестоносцев медленно надвигалась далее. Вначале стены Каркассона вновь стали препятствием на их пути. Здесь боевыми действиями командовал сам Роже и долгое время он блестяще отражал все нападения противника. Везде, где опасность угрожала в наибольшей мере, можно было видеть рыцарскую фигуру молодого вождя во главе своих воинов - друзей, которых он ободрял примером и словом. С другой стороны, и Симон из Монфора показывал себя отважным и испытанным воином. При штурмах он неизменно был первым, превосходя всех смелостью и отвагой.

Сорок дней уже длилась осада, крестоносцы несли большие потери, тогда как мужество осажденных со дня на день росло. Притом многие солдаты Монтфорта были ленными крепостными и пришли на военную службу только на сорок дней. По истечении этого времени многие военачальники и большая масса войск, разочарованные и недовольные, возвратились обратно. Иссушающая жара, недостаток воды, зловоние в воздухе от многих трупов, лежащих на поверхности земли непогребенными все это побуждало ленных крепостных приветствовать радостно окончание их сорока дней военной службы. На одно мгновение Арнольд был растерян. Он был оставлен большей частью войска и окружен недовольной, ропщущей толпой вояк. Так он увидел, что силою здесь уже ничего невозможно сделать. Потому он прибегнул к помощи дьявольской хитрости. Робер был приглашен на военный совет, который якобы должен был состояться в лагере Монфора. Благородный и отважный граф после того, как легат заверил его перед баронами его войска, что они никаких злых умыслов не имеют, и жизнь его будет в безопасности, объявил, что он готов прийти туда. В назначенный час он вместе с тремястами сопровождающих покинул город и направился на переговоры в определенном месте. Однако здесь его поджидало черное предательство. Едва он начал вносить предложения, как поднялся Арнольд и в нарушение клятвенных заверений заявил, что по отношению к такому человеку, который настолько неверен Богу, как Роже, ему нет необходимости соблюдать верность клятвенных заверений. В одно мгновение не успевшие перевести дыхание, они были повержены на землю и окованы двумя огромными цепями. Через некоторое время сказали, что Роже умер в тюрьме. Повсеместно Симона почитали за убийцу Роже. Жители Каркассона были совершенно подавлены потерей своего любимого вождя, они покинули город через подземный ход и так ушли от ярости их врагов. Разочарованные священники утолили свою жажду мести тем, что повесили или сожгли четыреста ни в чем не повинных жителей, которых они взяли в плен.

Город Каркассон и вся окрестность, над которой до сих пор господствовал Роже, находились теперь в руках сторонников папы, и он мог теперь на правах завоевателя распоряжаться ими. Легат передал плодородные земли графу Симону из Монфора в награду за его верную службу, однако он должен был принять на себя обязанность ежегодно платить папе определенный трибут, как ленному господину завоеванных земель.

Назначение Монфора графом над Бецирсом и Каркассоной получило утверждение папы, несмотря на вероломное поведение его легатов. Однако король Арагона, как ленный господин, противился признать Симона новым владельцем. Герцог из Бургундии, граф из Невера и другая французская знать были оскорблены наглыми замашками папского наемника и покинули армию крестоносцев. Вследствие этого Монфор видел себя не в состоянии утвердиться в новом положении. Многие города и крепости, завоеванные папской стороной, были вновь утеряны. Война с обеих сторон велась с беспримерной яростью. Население страны было доведено до отчаяния и отвечало по принципу:

зуб за зуб, око за око. Неслыханные зверства, варварская жестокость были нормой поведения. Монфор, таким образом, был загнан в угол и был вынужден искать защиты у прелатов христианства.

Вновь Рим затрубил в свои трубы. Снова начали проповедовать новый крестовый поход. Многочисленное сборище монахов оставило монастыри цистерцианского ордена и разбрелось по всей земле, призывая всех принять участие в новом крестовом походе, обещая неограниченное отпущение грехов всем, кто прольет кровь хотя бы одного проклятого еретика. Ни одно преступление не казалось более тяжким, ни один порок не оставил в сердцах более глубокого следа, как то сорокадневное сопротивление еретиков". Снова со всех сторон стекалось под знамена Монфора множество людей, желающих таким образом обеспечить для себя вечную жизнь. Его жена встала во главе вновь собранного войска и привела его к своему мужу весной 1210 года. Снова ярко запылали военные факелы.

Гибель Раймона предрешена

Раймон, очевидно, полностью покорился требованиям папы. После того постыдного акта в церкви над могилой монаха Петра, прежде чем зарубцевались его раны, он примкнул к армии крестоносцев, чтобы быть полезным в низложении своего кровного родственника Роже. Требуемые замки он отдал без всяких возражений. Можно было бы предполагать, что церковь сейчас должна быть довольной и должна принять своего кающегося сына в распростертые объятия. Однако на самом деле было совершенно иначе. Правда, папа объявил, что он снова принимает Раймонда, как своего послушного сына, освободил его от всякой вины в убийстве монаха и подарил ему одеяние и перстень. Однако когда Раймонд с этими подарками возвратился домой в радостной надежде, что мир наконец восстановлен, то он должен был испытать ту же горечь, что и его племянник Рогер. Он должен был познать, что римская политика не чуралась никаких вероломств и предательств, когда дело касалось достижения честолюбивых целей. После того, как папа заверил графа в своих миролюбивых отношениях к нему, то написал двум своим легатам в Тулузу среди прочего и вот это: "В созвучии со словами апостола Павла, который писал к коринфянам: "Будучи хитр, лукавством брал с вас" (2 Кор. 12,16), то мы советуем вам в отношении этого графа чинить те же преграды. Такое лукавство в данном случае должно быть названо мудростью. Таких, которые отделили себя от единства, мы должны поодиночке уничтожать. На некоторое время отнеситесь с графом из Тулузы с показной дружбой, дабы легче было уничтожить других еретиков. Позднее, когда он останется в совершенном одиночестве, тогда мы раздавим и его."

Поскольку Раймон верил словам папы, сказанным ему, то просил легатов Феодосия и Арнольда, чтобы те выполнили обещания папы. Однако, несмотря на постоянные просьбы несчастного графа, те упорно не спешили снять с него проклятия. Несмотря на то, что папа высказал свое удовлетворение покаянием Раймона, легаты утверждали, что он еще недостаточно очистил себя от соучастия в ереси и убийства легата-священника, а потому не может еще получить полного оправдания. Когда Раймон при этом разразился слезами, то жестокосердные монахи с дьявольской насмешкой привели слова псалмиста: "Разлитие многих вод не достигнет его" (Пс. 31,6), а затем вновь изрекли проклятие на Раймона.

Так повторилась древняя история Навуфея и его виноградника. Иезавель должна была завладеть цветущими угодьями южной Франции, превратив их в собственный виноградник, а потому должна была пролиться кровь Навуфея. Даже поверхностный взгляд на образ действий папы и его сообщников, сожженных в совести своей, вызывает в сердце непредубежденного читателя глубочайшее отвращение. Не только гибель Раймона, но и истребление всех князей Лангедока было решенным делом этих людей, водимых самим дьяволом. Лицемерное примирение по тайной инструкции папы предназначалось для того, чтобы отделить Раймона от других графов, чтобы облегчить дело истребления всех их, каждого по отдельности. Не менее, чем весь юг страны мог удовлетворить жажду захвата священников и их послушного орудия - графа из Монфора. Не подлежали пощаде по их решению и владения графов из Фуа, Коминьи и Беарна.

Граф из Тулузы был господином над пятью большими ленными поместьями. Дворы этих меньших князей соревновались между собой в величии, блеске и роскоши. Празднества и рыцарские соревнования следовали непрерывной цепочкой одно за другим. Некоторые из этой знати особенно выделялись среди крестоносцев в Палестине, оттуда они принесли с собой манию расточительства и излишества, свойственные Ближнему Востоку. Вопросы религии их не волновали. Будь их подчиненные, вальденсы или альбигойцы, им это было все равно. Внешне они были добрыми католиками, однако практически их религия состояла из рыцарских упражнений, слушания песен трубадуров и разного рода иных забав. Однако и среди них были достойные упоминания исключения, безграничная благодать Божья даже в самих дворах этих жизнерадостных князей находила объекты, которыми могла прославлять Бога. Так, к примеру, мы читаем об Альмарике, господине над Монреалем, и его сестре Геральде из Вельтфиллы, что оба они были альбигойцами и их города защищались от католиков. Однако они были взяты и с многими другими благородными мужчинами и женщинами убиты чудовищным образом. Альмарик с восемьюдесятью благородными людьми был приведен к Монфору. Этот злодей приказал всех их повесить. Когда же перекладина не выдержала тяжести такого множества и переломилась, то оставшихся в живых изрубили на куски. Геральда была сброшена в колодец, и этим они еще не удовлетворились. Вслед за ней посыпались груды камней. Лишь единицы избежали всеобщего истребления, чтобы принести весть о чудовищных преступлениях и мерзостях в окрестные местности. Вся округа окрест городов Вельтфиллы и Монреаля разделила участь этих несчастных. Все, кто не покорялся требованиям священников, получал смерть либо на висилице, либо на костре, либо от меча. Кровь лилась рекой.

Чтобы придать хотя бы мало-мальски вид праведности всеобщему истреблению весь юг Франции был обвинен в том, что он защищал еретиков, и Раймон, как главный владелец ленных поместий был приглашен на собор, состоявшийся в Арле. Здесь были сброшены все маски. Священники ничуть не заботились уже больше скрывать неправедность своих действий. Раймона сопровождал его друг Педро, король Арагона, добрый и преданный римской церкви католик. Педро объявил, что он готов взять на поруки графа, взять на себя ответственность за его действия. Мы оставим здесь без подробностей условия, которые были выдвинуты священниками для примирения. Они показывают, до какой степени вознеслась дерзкая самонадеянность папы. Граф Раймон был обязан распустить все свои войска, снести укрепления своих крепостей, всех главнокомандующих городов и укреплений, обнесенных стенами, отозвать с их постов, отказаться от всех налогов и пошлин, которые составляли его основной доход, приказать всем знатным и всему населению его владений облечься в одежду покаяния, всех своих еретических подчиненных либо обратить, либо сжечь, если обстоятельства потребуют этого. Самому же ему приготовиться предпринять паломничество в Иерусалим, в Палестину и служить там в братстве святого Иоанна до тех пор, пока папе не будет угодно призвать его обратно. Далее он должен был присягнуть церкви в пожизненной верности и послушании, платить дань, какую она возложит на него. Наконец, все главы семей в его владениях должны будут ежегодно платить где-то сорок пфеннингов (немалые деньги) на содержание легатов. Когда Раймон согласился выполнить все эти условия, легат вновь утвердил его в его владениях.

Раймон принял эти условия с возрастающим ожесточением. Когда легат заключил свое выступление, он покинул собрание, не сказав ни слова, вскочил на своего коня и в сопровождении Педро отправился домой. Это было именно то, чего желали священники. Их решение заключалось ни в большем, ни в меньшем, как в полном уничтожении Раймона, потому и предъявили такие требования, которые невозможно было бы исполнить, чтобы его назвать затем непослушным. Их приговор был тотчас, к общему удовлетворению, произнесен. Раймон из Тулузы был проклят вновь, как отъявленный еретик, враг церкви и изменник. Его владения и земли были обещаны тому, кто первый завоюет их. Так решали и поступали люди, которые утверждали, что поставлены Самим Христом надзирателями и пастырями Его церкви. И в то же самое время, когда папа и его легаты были заняты делом уничтожения Раймона и его вассалов, инквизиторы Доминик и Рене были усердно заняты уничтожением всех еретиков юга Франции. Они получили от папы полную власть решать вопрос жизни и смерти овец, обреченных на заклание. То ужасное, ныне известное под названием инквизиции судопроизводство проводило свое первое заседание в злополучном 1210 году в одном из замков при Нарбонне.

Характер войны меняется

Граф Раймон поспешил из Арле в Тулузу и громким голосом прочитал содержание слов анафемы и условия, предъявленные ему для ее снятия, прямо на улицах. Жители впали в ярость и заявили, что они согласны на что угодно, только не на уступки этим позорным, оскорбительным требованиям. Эта новость молниеносно облетела город за городом, и везде людей охватывали те же чувства и те же клятвенные слова слетали с уст. Характер войны теперь полностью изменился. Всем стало ясно, что крестоносцы замахиваются не более и не менее, как на южные плодородные цветущие земли Южной Франции, чтобы подвести их под непосредственное господство римского престола. Это уже не было религиозной войной против еретиков и иноверцев, а дело касалось всего богатства, свободы и самостоятельности народа. Потому весь народ поднялся, как единый человек, чтобы отомстить интервентам.

Война началась. Однако силы противоборствующих сторон были неравны. Раймон, очевидно, был доброжелательным, дружелюбным вождем, однако ему недоставало ни тщеславия, ни активности, что является неотъемлемой чертой натуры полководца. Никем не доказано, что он примыкал к еретической вере альбигойцев, напротив, его выставляют верным католиком. С другой стороны, Симон из Монфора был известен как талантливый, отважный полководец своего времени. Притом он был принявшим присягу вассалом Рима и чрезвычайно строгим в своих религиозных делах. Ежедневно он посещал мессу и регулярно совершал свои молитвы. Кроме того, он обладал ненасытным честолюбием, в выборе средств для достижения своих целей был крайне бессовестным, совершенное отсутствие сострадания к человеческим бедствиям сочеталось в нем с неутомимой жаждой к завоеваниям. Во главе нового войска крестоносцев он прочесывал земли Раймона, чтобы исполнить приговор церкви и получить прекрасную награду любой ценой. Убийства, поджоги и чудовищные, превосходящие всякие возможности описания мерзости и нечестия были следами его ног. Еретики или таковые, которых подозревали в ереси, Монфором и легатами Арнольда загонялись и вталкивались в огромные пылающие костры. Мужчины, женщины и дети - все без различия отдавались в жертву огню. Где воздвигались такие огромные костры, там монахи забавлялись плясками вокруг костра и насиловали женщин, обреченных на сожжение. Куда только не приходили святые посланники папы, земля превращалась в пустыню. Виноградники и хлебные нивы были опустошены, деревни и поселения были сожжены, выбегающие из горящих домов жители хватаемы и бросаемы в огонь. И все это происходило из священной ревности во имя интересов церкви и религии. Есть ли что удивительное в том, что доведенный таким образом до отчаяния народ воздавал своим палачам тем же? Однако все же оставим упоминание подробностей мирским историкам. Сказанного вполне достаточно, чтобы читатель увидел, что наместник Христа издевался над всеми человеческими законами и религиями. В дальнейшем мы ограничимся описанием основных событий в этой войне.

Зверские преступления Симона и Арнольда

Симон из Монфора, отныне владелец графств Бецирса и Каркассон, как папский вассал был обязан выполнить приказ своего ленного господина и поголовно истребить еретиков. Особенно в приходе Альби, в средоточии еретического учения буйствовал он беспощаднее голодного дикого зверя. Когда Ла Минерва, город вблизи Нарбонны, после жестокого сопротивления все же была вынуждена сдаться, один из предводителей, в сердце которого, возможно, сохранилась капелька человеческой доброты, предложил даровать побежденным свободу, если они отрекутся от ереси, то озверелые монахи и слышать ни о каких условиях не хотели. "Мы пришли сюда истреблять еретиков, - кричали они, - а не оказывать им благосклонность!" Аббат же насмешливо заметил: "Будьте спокойны, не многие среди них обратятся!" Он, конечно, был прав, хотя и не в том смысле, в котором говорил. Несчастные жители города Ла Минерва твердо решили лучше умереть, нежели подчиниться требованиям папы. Пока их враги советовались о них и решали их участь, они собрались на молитву. Аббат застал в одном из домов множество женщин-христианок, которые спокойно стояли на коленях в ожидании своих убийц. В тихом самоотречении они приготовились умереть, так как знали, что от монахов нельзя ожидать ни малейшей снисходительности. Тот же самый монах в другом доме застал внушительное число мужчин, собравшихся также на молитву. Когда монах потребовал, чтобы они возвратились в объятия спасительной церкви, то все собрание единодушно отвергло его предложение, даже не дав ему продолжать далее: "Мы ничего не хотим знать о вашей вере! - воскликнули они. Мы отреклись от римской церкви и ни страдания, ни муче-ния, ни сама смерть не в состоянии нас заставить отречься от однажды преданной нам истинной веры! Не утруждай себя более!" Был приглашен Монфор, чтобы сломить их твердую настойчивость. "Обратитесь в католическую веру, призывал он, - или я превращу вас в пепел!" Альбигойцы прекрасно знали, что за этими словами графа стоит ужасная действительность, однако ни один из них ни на одно мгновение не поколебался. Твердом и определенно они ответили:

"Мы отвергаем владычество папы и авторитет священства, мы не признаем никого главой, кроме Христа, и никакого авторитета, кроме Его Слова!" Монфор повелел развести огромнейший костер. Монахи и солдаты притащили огромные связки сухого хвороста и вскоре был выложен штабель огромного костра, способного поглотить в море пламени за один раз всех истинных исповедателей христианства числом сто сорок человек. Как только костер разгорелся достаточно сильно, мужчины и женщины решительно кинулись в пламень, чтобы, подобно Илии, вознестись прямо на небо в огненной колеснице. Палачи должны были признать, что их оружие не в состоянии искоренить подобную веру, которая сильнее смерти!

Когда вынужден был сдаться замок Бау, Монфор проколол глаза более чем ста отважным защитникам города, изувечив их еще и иным способом. Лишь одному из них был оставлен один глаз, чтобы тот указал им дорогу. "Это было совершено так не потому, — отмечает тот же самый аббат выразительно, - что граф находил удовлетворение в подобных делах, ибо "он был кротчайшим из людей", но потому что он желал воздать своим врагам по заслугам."

В Лафуре, городе доброго Роже Бернара, графа из Фуа, преступления и мерзости превзошли все ранее бывшие. Граф был причислен к вальденсам, как один из них. Это был сильный вождь и предводитель, и у духовенства он пользовался дурной славой, как защитник еретиков. Как отважный рыцарь и действительно верующий вождь, он был один из первых, поднявших оружие против Симона из Монфора. После героического сопротивления наконец Лафаур впал в руки завоевателей. Началось всеобщее истребление: мужчины, женщины и дети буквально были изрублены на куски. Лишь небольшая часть гарнизона и некоторые выдающиеся личности избежали истребления мечом этими осатаневшими убийцами, чтобы быть подвергнутыми более изощренным пыткам. Четыреста жителей несчастного города под ликование солдат были сожжены на огромном костре. На фоне этой кровавой сцены стояли монахи и легаты и пели: "Приди, Дух Святой!" В Лафуре, как и в Альмарике, по приказу Монфора восемьдесят человек из самых знатных и благородных были казнены через повешание. Здесь нашла на виселице свой конец и Геральда, женщина добродетельная, о которой историки свидетельствуют, что "ни один нищий не выходил из дверей ее дома голодным".

Осада Тулузы

После Лафура Монфор обратился к Тулузе. Все успехи все более и более разжигали, нежели удовлетворяли его жажду крови и мародерства. Через завоевание окрестностей Тулузы он надеялся в значительной степени увеличить земельные владения и превратиться в почти независимого князя. В его лагере находился епископ Фуге, который был новоизбран папой. Все составители истории сходятся во мнении, что это был бессовестнейший, кровожадный и жестокий человек. Он был поставлен епископом над Тулузой, чтобы действовать внутри города в погибель графа, тогда как остальные крестоносцы проводили дело инквизиции повсеместно. Однако несмотря на все вероломства папы и отвагу Симона, счастье стало склоняться на сторону Раймона. Суровая школа, которую прошел Раймон, отшлифовала его характер и придала ему мужества и решительности в действиях. Окруженный своими союзниками, он не только мудро и осмотрительно вел оборону, но и принуждал противника снять осаду внезапными нападениями. Симон же мстил тем, что уничтожал виноградники и поля вокруг Тулузы. Его отход выставил дальнейшую войну в ином свете. Раймон, обязанный ограничить себя обороной, теперь выступал в роли нападающего. За сравнительно короткий срок ему удалось вновь овладеть городами, которые попали в руки крестоносцев. То обстоятельство, что наемники были обязаны нести военную службу только сорок дней, для Симона снова стало роковым. Это было причиной постоянного колебания численности его воинов, так что он редко был в состоянии воспользоваться одержанной победой из страха внезапно оказаться оставленным большей частью своего войска. Раймон же, наоборот, полностью мог положиться на верность своих солдат. Они сражались за свою родину, за свои семьи, за их родовое княжество. И все же триумф Раймона был краткосрочным, это было прелюдией к ужасному поражению.

В Германии и в Северной Франции начались новые проповеди крестовой войны. Вновь сердца были пленяемы обещаниями временных и вечных благ, побуждающих бесчисленное множество взять крест. Множество авантюристов, которые участвовали в войне Германии с востоком, присоединились к новому воинству. Архиепископы из Реймса и Руана и епископы из Парижа, Лиона и Тулона также взяли крест. Несчастные альбигойцы, которые частично возвратились в свои прежние жилища, при приближении этих новых банд убийц в страхе вновь бежали в леса, в горы или в укрепленные города. Раймон не чувствовал себя достаточно сильным противостоять такому огромному войску, чтобы успешно отразить его нападения, потому обратился с просьбой о помощи к своему родственнику Дону Педро из Арагона. Отважный испанец обещал ему помощь и непо средственное участие, но прежде, чем он действительно пришел на помощь, обратился к папе с ходатайством за Раймона, ища ему блага.

Казалось, что Иннокентий ради ходатайства короля в какое-то мгновение был готов изменить политику, поскольку его уже грызла зависть от возрастающей власти Монфора. Он высказал своим легатам недовольство их действиями. Он упрекал их за то, что они накладывали свои руки на земли, которые не были осквернены ересью, и приказал им возвратить прежним хозяевам графства Фуа, Комминьи и Гастона при Беарне. Он даже лишил крестоносцев отпущения грехов. Однако уже вскоре проявилось, что это было лишь результатом преходящей эмоции чувств. Уже вскоре он отказался от своих уступок. Письма его легатов и инквизиторов сильно содействовали тому, чтобы удержать его от намерения смягчить жестокость. Они писали в подстрекательном тоне: "Облекись, - призывался он в одном из таких писем, - ревностью Финееса, низложи Тулузу, этот Содом и Гоморру, со всеми нечестивцами, скрывающимися там. Не допусти, чтобы тиран и еретик Раймон со своим молодым сыном подняли бы голову! Они уже наполовину раздавлены, раздави полностью! Об очищении Лангедока невозможно говорить ранее, пока город Тулуза не будет сравнен с землей и его жители не будут преданы мечу. Если Раймонам будет дозволено поднять их головы, они примут семь злейших духов, и тогда последнее будет хуже первого! Да предотвратит это зло твоя апостольская мудрость, не отними своей руки назад от этого святого и праведного дела, пока змей нашего Моисея не поглотит змеев фараона, пока иевусеи со всем своим нечестием не будут изгнаны перед лицом народа твоего и твой народ не возрадуется в мирных владениях доброй землею и исполнением обетований."

Битва при Мурете

Папа находился в затруднительном положении. С одной стороны, ему не хотелось нарушать дружбы с королем Арагона, главной опорой католического дела в Испании, с другой стороны, он видел, что должен уступить требованиям своих легатов. Он один был причиной этого великого движения, но он не был в состоянии руководить им по своему усмотрению. Поскольку Арнольд поступал точно по полученным от него приказам, то он не имел никакого права обвинять его, или порицать, или выговаривать. Облекши бедствие в одежду благодеяния, он строго осудил Дона Педро за его ходатайство, обвинил его в неправильном понимании сути битвы, пригрозил ему даже крестовой войной, обновил анафему против Раймона и его союзников. Монфор же был выставлен как ревностный слуга Иисуса Христа и непревзойденный поборник католической церкви и непосредственной славы папы, уполномоченный владеть всеми своими завоеваниями. Перед лицом такого образа действий даже долготерпеливый король Арагона не вытерпел. Он пришел в негодование от такого нахальства духовного отца и взялся за оружие. Во главе тысячи рыцарей и многочисленной пехоты он перешел Пиренеи и при небольшом городке Мурете встретился с войском крестоносцев, которое находилось под предводительством Симона Монфора и сопровождающих его семи епископов. Ядро войска французов составляло грозно вооруженное, закаленное рыцарство. Хотя они по численности уступали, но все они горели страстью увенчать свои головы лаврами побед над воинством еретиков или же в смертельном исходе тотчас переселиться в райские обители. Битва была ожесточенной, но краткой и решительной. Дон Педро был полностью разгромлен. Сам он вместе со многими своими благородными друзьями пал во время дикого бегства. Малообученные и плохо вооруженные союзники Раймона и его войска были либо зарублены, либо загнаны в воды Гаронны, где они утонули до единого человека.

В виду этого рокового поражения дело альбигойцев казалось навсегда проигранным и судьба несчастной земли навсегда предрешенной. Раймон был лишен всех своих владений, владельцем над всем его достоянием был объявлен Монфор, как господин над ленными поместьями Тулузы, так и всеми ее окрестностями, завоеванными крестоносцами. Изнуренный тяжкими ударами судьбы и наказаниями церкви, Раймон уже не отважился оказывать никакого со противления. Фуге, папский епископ, занял дворец своего предшественника и неслыханно бесстыдным образом требовал, чтобы благородные графы держались укромно.

Победители не едины между собой

Когда победители начали делить между собой добычу, то Арнольд и Монфор впали в распрю из-за герцогской короны над Нарбонной. Каждый претендовал на нее. Легат присваивал себе епископство Нарбонны и утверждал, что права мирского господства связаны с этим. Монфор, которого так прельщал титул герцогства над Нарбонной, энергично противостоял притязаниям священника, думая, что как законный правитель и господин всех завоеванных земель, он один заслуживает такого достоинства. Распря постепенно приняла серьезнейший характер. Наконец Симон отрекся от Арнольда и взял силой оружия владения Тулузы. Легат в ответ на это объявил свою духовную власть над мирской, отлучив графа от церкви и обложив землю городской церкви интердиктом. Чтобы положить конец распрям, должен был вмешаться папа. В 1215 году он созвал большой собор в Риме, чтобы окончательно разрешить вопрос распределения завоеванных земель.

Это был четвертый так называемый Латеранский собор и многочисленное собрание церкви, какого никогда еще до этого не бывало. Раймон и его молодой сын в сопровождении графов их Фуа и Комминьи и многочисленной знати из Лангедока были там. Они пали на колени перед папой, который восседал на троне в полном облачении среди своих кардиналов и вождей церкви. Молодой Раймон передал его святейшеству письмо своего дяди, английского короля, который выражал свое недовольство тем противозаконным присвоением наследия своего племянника Симоном Монфором. Папа, тронутый юностью и приятным видом принца, над невинной головой которого бушевали такие жестокие штормы, прослезился. Мысль о том, что этот благородный юноша, который находился в близком или отдаленном родстве со всеми правителями Европы и никак не мог быть обвиняем в ереси, что он был ограблен его руками и изгнан из собственного дома, даже для сердца такого вероломного папы показалось мучительно несправедливым. Милостиво он попросил его подняться с колен. За ним последовали Раймон-старший и другие благородные графы. Они горько жаловались на несправедливость Арнольда и Монфора и живыми красками описывали разграбление и опустошение их земель, а также безжалостное уничтожение их подчиненных. Особенно они задержались при перечислении злодейств Фуге, которого они обвиняли в уничтожении более десяти тысяч людей, принадлежащих к стаду, над которым он был поставлен пастырем.

Казалось, что на мгновение сердце Иннокентия тронуло чувство сострадания, когда он услышал такие правдивые рассказы такого множества благородных свидетелей, которые все исповедовали католическую веру. Также и многие члены собора свидетельствовали о постыдных делах папских легатов и подняли голоса свои в пользу князей, земли которых были разграблены. Однако и сторонники Симона не были бездеятельны. Когда они увидели, что собрание склонно прислушаться к голосу справедливости, то они предупредили папу, что если он дозволит отнять у легатов и Монфора земли, взятые ими во владение, то в будущем никто уже не станет подвизаться за дело церкви, никто уже не отважится на риск ради нее. Эти слова не прошли мимо внимания Иннокентия, и все же он остался на позиции первоначального впечатления. Громким голосом он возгласил на все собрание: "Я разрешаю Раймону и его наследнику отнять свои земли и владения у всех тех, кто занял их не по закону." На мгновение воцарилась глубокая тишина, но затем ярость отцов церкви потрясла воздух. Иннокентий со страхом понял, что он уже не в состоянии обуздать силу, которую сам вызвал к жизни и управлять ею по своему усмотрению, и увидел, что вынужден одобрить явную несправедливость. За Симоном из Монфора было закреплено все завоеванное им, все земли и графства, за исключением области Венессен. Эта область должна была быть оставлена за молодым графом Раймоном, поскольку его поведение было приятно для легатов. Филипп Август французский объявил себя высшим ленным господином над владениями Симона Монфора над графствами Тулузы, Бецирса, Каркассона и герцогства Нарбонны. Таким образом, Симон теперь достиг цели своих планов. Он стал признанным господином над южными провинциями Франции, повелителем так называемого воинства Божьего и любимым сыном церкви. Духовенство и народ пришли ему навстречу и приветствовали его со словами: "Благословен грядущий во Имя Господне!" (Пс. 117,26). Однако триумф злодея краткосрочен! Недолго Симон восседал на троне, на который он взошел путем жестокости и кровопролития.

Предательство Фуге

Наряду с вышеуказанным решением собор также постановил, что впредь никогда не должно проповедовать крестовый поход. Для Монфора это было неприемлемо, потому что через это он уже лишался всякой поддержки, которой пользовался до сих пор. Молодой Раймон, который усмотрел в этом обстоятельстве гарантию успеха своего предприятия, решил созвать войско и с оружием в руках отобрать от чужеземного завоевателя отцово наследие. В кратчайший срок под его знамена собралось значительное войско, надежда на окончательное освобождение от деспотической тирании Монфора и любовь к своему княжеству вдохновило все население Лангедока. В ответ на это Монфор начал обращаться со столицей Раймона, с Тулузой, как с порабощенным городом. Он обложил жителей тяжкими налогами, которые взимались беспощаднейшим образом. Глубокое недовольство овладело угнетенными жителями. Всеобщее восстание было готово разразиться, и, возможно, жители Тулузы сбросили бы с себя чуждое бремя, если бы не были так неразумны, чтобы обратиться к посредничеству их епископа, вероломного Фуге. Он заверил их, что ни один волос с их головы не упадет, если они добровольно покорятся условиям Монфора. "Клянусь Богом, - говорил он, - Святой Девой и Телом Спасителя, всем моим орденом, аббатами и другими духовными чинами, что я даю вам добрый совет, какой никогда и никому не давал. Если граф Монфор причинит вам хотя бы малейшую несправедливость, то принесите ваши жалобы ко мне и к Богу, и я воздам вам правду." Жители позволили обмануть себя Фуге с его лицемерной лестью. Вскоре они убедились, насколько можно было положиться на клятву их святого пастыря. Не только Монфор обращался теперь с ними, как с явными бунтарями и мятежниками, но и Монфор сам налагал на своих подопечных несправедливейшие и жесточайшие штрафы. Когда Монфор появился в городе, то в покаяние он потребовал тридцать тысяч марок серебра, затем разрушил стену и укрепления города и, наконец, ограбил жителей до последней рубашки и последней горсти муки. Они вынуждены были перезимовать, ограбленные и раздетые, но весна принесла им облегчение, положив конец их бедствию.

Смерть Монфора

Перед разрушенными стенами Тулузы появился их старый граф Раймон со своим сыном во главе мощного войска. В радостном воодушевлении приветствовал народ возвращение их графа в его покои и владения. Многие дворяне Лангедока собрали войска и тотчас ворвались в город. Симон и его сын Ги спешили противостоять, но были разбиты. Епископ Тулузы и жена Симона искали помощи у Франции. Был проповедан новый крестовый поход, но дела Симона обстояли так же, как и раньше: через сорок дней солдаты покидали его войско, которое таяло на глазах. Войско же Раймона со дня на день возрастало. Тулуза была осаждаема девять месяцев. В течение этого времени войска несколько раз сцеплялись в кровавой схватке. Весной 1218 года Монфор окружил город с новым стотысячным войском крестоносцев, выступивших против Тулузы. На этот раз ни единая душа, будь то мужчина, женщина или ребенок, не должна была уцелеть, никто не должен был надеяться на пощаду, где бы он ни находился, в церкви ли, в святилище ли или в больнице.

Таковы были планы Симона и его советников, однако Бог постановил иначе. Когда однажды Симон во время торжественной мессы стоял на коленях, ему сообщили о новой вылазке осажденных. Он тотчас вскочил с колен, встал во главе своих рыцарей и поспешил на поле боя. Это было его последним военным выходом. Раненный стрелой, пущенной со стены города, он отступил на несколько шагов назад. В этот момент камень, пущенный метательной машиной, угодил в него и оторвал ему голову. Так он лежал в луже крови, и никто из его поклонников не отважился обвинить Бога в его смерти и состязаться с божественной справедливостью.

Крестоносцы были разбиты наголову, и осада была снята. Звонили колокола, призывая жителей на торжественное благодарственное богослужение. Раймон был восстановлен в своих законных, отныне бесспорных и неоспоримых, правах ленного господина, и над дворцом и над городом снова развивалось прежнее знамя.

Короли Франции и альбигойцы

Между тем Иннокентий Третий умер, на папском престоле восседал Гонорий Третий, который близко к сердцу воспринимал дело Монфора и был весьма поддерживаем королем Франции. Для нового пастыря Рима перспектива мирного благоденствия альбигойцев под благосклонным правлением Раймона была невыносимой. Людовик, сын Филиппа Августа, уже в 1219 году предпринял крестовый поход, чтобы погасить гнев воинствующего папы под предлогом исполнить свои обеты и обеспечить себе вечное спасение. Повторились все описанные ранее бесчеловечные злодейства, возможно, даже превзошли их. Однако, щадя читателей, избавим их от описания переплетения сатанинского обмана, лицемерия, вероломства, мерзости и зверской жестокости, которое развернуло духовенство под защитой и при поддержке короля.

Раймон-старший умер и оставил защиту своего государства сыну, который к тому времени находился в апогее своих сил и надежд. Никогда никто не встречал со стороны папства большей несправедливости, вероломнейшего обращения, чем он. Вскоре умер Филипп Август, и его сын Людовиг принял правление государством. Молодой Монфор оставил в 1224 году Лангедок, потому что сомневался в успехе, и Раймон Седьмой восседал теперь на троне своих предков, не имея нужды опасаться никаких врагов, кроме папы, своего ленного господина, желая после Раймона получить прекрасное наследие.

В 1225 году на соборе в Бурже Людовик получил задание от папы очистить свою страну от еретиков. Вследствие этого он взял на себя крест и во главе двухсоттысячного мощного войска во второй раз вышел опустошать цветущие земли Лангедока, чтобы по приказу Рима истребить еретических жителей этой провинции. Бедный, несчастный Лангедок, когда же наконец утолится у Рима жажда крови?

При приближении нового мощного крестового воинства, возглавляемого самим королем, сердца альбигойцев оробели. Едва кто отваживался оказывать сопротивление. Притом в результате предыдущих долголетних войн число способных держать оружие настолько уменьшилось, что города и крепости вынуждены были сдаваться на милость победителя из-за недостатка защитников. Чтобы избежать нового ужаса всеобщего военного истребления, бароны, рыцари и остальные защитники Лангедока поспешно отходили от приближающихся банд убийц, чтобы временным отступлением избавиться от невыразимых бедствий. Однако именно в этот момент, когда все казалось погибшим, Сам Господь поднял Свою руку. Моровая язва поразила лагерь врагов. Сам Людовик с тридцатью тысячами своих воинов лишился жизни. Погибель, грозящая земле и дому Раймона, была отодвинута еще на малое время.

За королем Людовиком Восьмым на трон взошел его сын, который был еще совсем дитя, бразды правления до его совершеннолетия взяла в руки его мудрая мать, Бланка из Кастилии. По ее приказу вновь была предпринята осада Тулузы. Однако военная удача склонялась мало-помалу на сторону Раймона. Но слава его побед затемнялась в летописях тех лет из-за его жестокости над побежденными. Осада Тулузы оказалась весьма затруднительной и долгой.

Крестоносцы уже были близки к тому, чтобы усомниться в успехе предприятия. И тут Фуге посоветовал им уничтожить вокруг все виноградники, пашни и нивы и все фруктовые деревья, сжечь все дома в окружности города в большом радиусе. Это было исполнено так основательно, что вся окрестность превратилась с мертвую землю, и Тулу за стояла теперь как в пустыне. И человек, давший такой совет, был епископом и пастырем того епископатства!

Когда эта новая чаша ярости Иезавели была вылита на несчастную землю, то Раймон со своими сторонниками совершенно лишился мужества, так что он по истечении трех месяцев пошел на заключение мира при унизительнейших условиях. В апреле 1229 года в Париже был подписан договор, который на некоторое время восстанавливал мир в стране. Условия были продиктованы папскими легатами и одобрены французским королем. Раймон Седьмой, чей прекрасный облик и незаслуженно печальная судьба однажды вызвали слезы Иннокентия Третьего на Латеранском соборе, сейчас преклонился под чуждое бремя и оголил свою спину перед тиранией духовенства. Папский легат привел его в церковь в Париже, и, как однажды его отец в церкви в г. Эгиде, он был подвергнут такому же публичному позорному бичеванию от рук священников, босой и с оголенной спиной. Стоя на коленях в соборе Парижской Богоматери, он уступал свои права на ленное господство над наследством предков в пользу французского короля и принимал на себя церковное наказание в покаянии. Читатель помнит, что его отец тогда должен был отказаться от семи крепостей, сын же должен был сейчас отказаться от семи провинций. Это было предрешено Тем, Кто возвышается над всем, предрешено для грядущего усмирения Рима, так как заключенный мир не столько приносил выгоды Риму, как давал основание для быстрейшего роста и умножения французского государства.

Соображения относительно страданий Лангедока

Для всякого здравомыслящего верующего, рассматривающего историю с позиции Библии, войны в Лангедоке имеют огромное значение. Они были первыми в этом роде, над которыми Иннокентий Третий сохранил за собой право вести против них новые способы войны. Правда, история повествует нам о некоторых личностях, например, об Арнольде из Брешиа, что они стали жертвой священства, однако здесь мы находим первые попытки церкви подчинить великих мира сего силою оружия его высшему господству над всем миром. Мы видим здесь церковь, объявившую войну не против язычников и турок, или же отвергающих Христа, но против истинных последователей Христа, против таких, которые признают Его Божество и авторитет Божьего Слова.

Все страницы мы смогли бы заполнить выдержками из записей их заклятейших врагов, которые, сами того не желая, свидетельствуют о чистоте их веры, их нравственности, о простоте их жизненного уклада. Приведем две-три выдержки из сочинений самых известных историков того времени. "Они отвергали, - повествует нам Бароний, - не только крещение детей, но даже и то, что при торжественном заклинании священника хлеб и вино превращаются в Тело и Кровь Господа, далее, что неверные священники имеют какое-либо право облекаться в церковное служение или же получать первые плоды и собирать десятины, и, наконец, тайную исповедь объявляли ненужной. Эти жалкие люди утверждали, что все это они нашли в Евангелии и посланиях, что они решительно не желают принимать ничего того, что не исходило бы из этих источников. Таким образом, они решительно отвергли все истолкования докторов, хотя сами они абсолютно безграмотны." Рене, инквизитор и гонитель альбигойцев, сообщает: "Они - злейшие враги римской церкви, ибо являют собой блистательный вид благочестия и ведут перед людьми праведный образ жизни, имеют во всех делах здравую веру в Бога и твердо исполняют все пункты веры. Между тем они ненавидят и поносят римскую церковь и ее духовенство, народ же охотно верит их утверждениям." Святой Бернар, который жил среди них и досконально знал их, должен был признать, хотя он считал своим долгом бороться против всех врагов Рима и папства: "Если ты спросишь об их вере, то ничего, кроме христианского, не найдешь, если будешь исследовать их хождение, то ничего предосудительного не увидишь, ибо свое учение они утверждают своим хождением. Можно видеть, как эти люди в доказательство своей веры идут в церковь, чтят старейшин, приносят свои дары, исповедуются и принимают вечерю. Что может быть более похожим на христианство? В своей жизни и хождении они никого не обманывают, никого не осуждают, никому не причиняют насилия и зла. Они много постятся, не едят хлеба праздности, но своими руками трудятся, добывая себе пропитание."

Таков был духовный и нравственный характер альбигойцев по достоверным утверждениям их врагов. Они были верными свидетелями Христа, через благодать Божью очевидно и явно удостоенными проповедовать и возвещать этому миру Его славу. Если бы мы имели столько из их сочинений, сколько мы имеем от реформаторов шестнадцатого столетия, то мы, возможно, нашли бы, что в некоторых пунктах истины они были даже точнее реформаторов. Однако, по воле Господа, потребовалось три последующих столетия, чтобы подготовить путь реформации. За это время возникло книгопечатание и изготовление бумаги.

Какое же преступление было приписано альбигойцам? Только одно: они отвергали владычество папы, всемогущество духовенства и семь таинств, как учила об этом римская церковь. Это, однако, в глазах Рима превращало их в злейших преступников на земном шаре, потому их истребление было беспощадно решено. Избежавшие меча крестоносцев впадали в сети инквизиторов.

"В сотне деревень, - сообщает нам составитель истории, были уничтожены мужчины до единого человека. Со времени опустошения Рима вандалами Европа не знала такой национальной катастрофы, которая была бы подобного размаха и носила бы такой чудовищный характер." О, Рим, опьяневший от крови святых и покрытый проклятиями миллионов, каково твое грядущее? Если уже люди так свидетельствуют о тебе, то какой же приговор будет произнесен над тобой Богом? Придет время, и оно близко, когда о тебе будет провозглашено: "Грехи ее дошли до неба и Бог воспомянул неправды ее, воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам ее, в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое! Зато в один день придут на нее казни, смерть и плач и голод и будет сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее" (Откр. 18,5-24).

Однако Рим опустошением Лангедока повредил сам себе Альбигойцы, избежавшие острия меча, рассеялись по всем странам, где они по благодати Божьей и Его предопределению возвещали Евангелие и свидетельствовали о жестокости, идолопоклонстве, лживости и вероломстве римского духовенства. С того момента началось святое и благоговейное доверие к единой спасительной церкви Божьей. Так подготовлял Бог почву для таких людей, как Виклиф и Гус, Маланктон и Лютер.

Далее: Глава 1-26

Инквизиция в Лангедоке. История инквизиции. Скрытая деятельность инквизиции. Пытки. Аутодафе. Монахи старых и новых времен. Св. Бенедикт. Правила ордена Бенедикта. Бенедиктинцы. Миссионерская ревность Бенедиктинцев. Возникновение доминиканцев и францисканцев. Францисканцы. Вырождение нищенствующих монахов.

Назад: Глава 1-24

Иннокентий Третий и его время (1198-1216). Вавилон из Откровения 17. Иннокентий и цари земные. Иннокентий и Рим. Иннокентий и королевство Сицилия. Иннокентий и папская область. Иннокентий и государство. Филипп и Отто. Гражданская война в Германии. Смерть Филиппа. Предательство Отто. Падение Отто. Иннокентий и Филипп Август. Папский легат во Франции. Иннокентий и Англия. Иоанн и папство. Англия под проклятием. Английская корона предлагается Франции. Великая хартия вольностей (Магна Харта). Гнев Иннокентия разгорается вновь.

Оглавление